Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Фрэнсис Флинн

Иоахим вышел вслед за Дитрихом:

— Это еврей? Почему он связан? Что Манфред намерен с ним делать?

Он планирует убийство, подумал Дитрих. Герр не может держать Малахая в заточении, ибо герцог выслал эскорт сопроводить того до Вены, как и не может отпустить на волю, поскольку маркграф накажет Манфреда за укрывательство Дитриха в течение последних двенадцати лет. Священник вспомнил фразу Макса о службе двум господам. Но несчастный случай… Смерть будет более подходящим решением для всех.

За исключением самого Малахая, конечно.

— Куда ты собрался? — спросил Дитриха Иоахим.

— Спасать Манфреда.

* * *

Он обнаружил герра в дальней части замкового зала восседающим под знаменем Хохвальда. Войдя в зал, Дитрих услышал, как с треском захлопнулись ворота Главной башни, и увидел, что Манфред при этом тяжело вздохнул.

— Мой господин! — закричал пастор. — Вы должны освободить еврея!

Манфред, подпиравший кулаком щеку, удивленно поднял голову:

— Освободить его! — Он откинулся в кресле. — Известно ли тебе, что за этим последует?

Дитрих сжал кулаки:

— Ja. Doch. Известно. Но грех требует наказания, а не еще одного греха. Еврей сотворен по образу и подобию Господа, так же, как и крэнки, и последние из них однажды обретут спасение. Господь примет Малахая за его веру в прежний Промысел, ибо его Завет передается из колена в колено. Бог дал Его народу Завет, и Господь не сложил с себя клятвы. Малахай искал защиты у нас, и я клянусь так же, как в Рейнланде тогда, когда вы нашли меня: ни одному из тех, кто придет ко мне, не позволю я причинить вреда. Я клянусь, даже если этот обет поставит меня между ним и вами.

Лицо Манфреда стало непроницаемым:

— Ты задеваешь мою честь. Любишь ли ты пламя настолько, что будешь лить слезы над тем, кто подносит к тебе факел?

— У него достаточно на то оснований. Герр хмыкнул:

— И ты принимаешь искупление, которое последует за этим?

Во время восстания маркграфом был старый Рудольф Баденский, но Фридрих, возможно, унаследовал обиды отца так же, как и его земли. Дитриха передадут из ведения светского суда в руки суда церковного, если он попросит, но тот сможет лишь заменить петлю костром. И все же Карино убил своего инквизитора, Петра из Вероны,[237]и закончил жизнь в великой святости в обители Форли — где настоятелем служил родной брат Петра.

— Я не прошу о снисхождении, — ответил пастор. Манфред обратил взгляд в угол залы:

— Ты слышал, что он сказал?

— Я слышал.

Дитрих повернулся. Слева от него стоял старый еврей со следами побоев, а подле него растрепанный Тархан бен Бек. Малахай приблизился к Дитриху и в упор посмотрел ему в глаза. Тот вздрогнул, но затем покорно замер под пристальным взглядом иудея.

Наконец, Малахай отступил в сторону.

— Я ошибся, — сказал он Манфреду. — Это не тот человек. — Затем резко повернулся на каблуках и устремился к выходу. — Я буду ждать эскорта в Нидерхохвальде — и доверюсь до того времени своим заклинаниям.

Тархан последовал за ним, но задержался подле Дитриха, шепнув:

— Ты — счастливец. Тебе очень повезло, ибо хозяин никогда не ошибается.

* * *

Дитрих отыскал Макса в общей казарме донжона, где Терезия обрабатывала его раны. Макс поднял голову, когда вошел пастор, и осклабился:

— Вашим евреям повезло. Если бы мы не гнались за ними по пятам, они были бы уже мертвы, а женщины и того хуже. Ранаульф с разбойниками напали на них в двух лигах от Малого леса, где дорога на Оберрайд проходит через ту узкую лощину в Темном лесу. Хорошее место для засады. Я еще тогда его приметил. Это вино, женщина? Вино для питья, а не для ран! — Он выхватил чашу из ее рук и сделал добрый глоток.

— Тьфу! — Макс выплюнул все на пол. — Это же винный уксус!

— Прошу прощения, солдат, — сказала Терезия, — но, как мне известно, эта практика рекомендована папскими лекарями и итальянскими докторами.

— Итальянцы пользуются ядом. Но это и к лучшему, что разбойники выбрали теснину, — продолжил он рассказ, — ибо они не увидели погони за евреями, пока мы не напали на банду с тыла. Их дозорные бросили свой пост, чтобы присоединиться к грабежу добычи. Господь был с нами и… — Макс оглядел казарму и понизил голос: — У этого его слуги в котомке оказался меч с огромным изогнутым лезвием, как у турок, он принял участие в драке и сильно нам помог.

Я наметил себе противника: безобразного мерзавца, вся шкура — одни сплошные шрамы. Парень явно знал, как обращаться с кинжалом, и пошел на меня, зажав оружие рукояткой вверх. Я встал в позицию, называющуюся «расшатанная лестница». — Швейцарец принялся размахивать руками, пытаясь изобразить все сидя, доставив немало хлопот Терезии. — Но будь я проклят, он неожиданно перехватил клинок и изменил направление удара. Умный трюк.

Вот только кинжал хорош и удобен, если нужно проникнуть между звеньями кольчуги, а резать им несподручно. Я парировал квиллоном, а потом, вместо того чтобы защищать предплечье, полоснул негодяя по животу. У него, однако, были быстрые руки. Отдаю ему должное. Кинжальщику всегда нужно больше ловкости, чем силы.

Терезия запричитала, перевязывая его руку:

— Ах, несчастный! Макс нахмурился:

— Этот «несчастный» и его дружки убили двенадцать человек, с тех пор как сбежали с Соколиного утеса, включая Альтенбаха и всю его семью.

— Он был злым человеком, в том я уверена, — ответила она, — но у него теперь нет шанса исправиться.

— У него теперь нет шанса убить еще кого-нибудь. Ты слишком мягка, женщина.

Слишком мягка, подумал Дитрих, и все же иногда тверже кремня; а порой резче осколка стекла.

* * *

Пастор остался с Максом, когда Терезия вышла.

— Манфред сказал, ты не стал брать пленных, только Оливера.

Макс какое-то время молчал.

— Все-таки блокировать удар кинжала собственным телом — не самый лучший маневр. В следующий раз буду об этом помнить. — Он пошевелил плечом и поморщился. — Надо помолиться, чтобы рука не утратила подвижности. Не скажете Господу обо мне на мессе? Я заплачу семь пенсов. Пастор… — Солдат вздохнул. — Пастор, с Оливером следовало поступить как со своим. Остальные — падаль, но он-то один из нас, и мы должны повесить его собственными руками.

Так и произошло.

Манфред созвал судей во дворе замка, где батрак Нимандус поклялся, что Оливер был среди разбойников и убил мальчишку Альтеибаха. Юноша ничего не ответил, лишь прошептал: