Природа зла. Сырье и государство - Александр Эткинд

Периодические кризисы, доходящие до ресурсной паники, искажают эту идиллическую картину. В американской истории было несколько таких моментов, когда специалисты пророчили скорый конец нефти: ожидания кризиса предшествовали Великой депрессии, потом они совпали со Второй мировой войной, и, наконец, бизнес-сообщество поверило в скорый «пик нефти» накануне 2008 года. В такие моменты начинается «бегство в золото» – продажа энергетических акций и скупка золота. И наоборот, во время рецессий в США (их за послевоенный период было 11), нефть поднимается в цене. Эти колебания умножаются финансовыми спекуляциями; беря деньги в долг и ставя на будущие цены, игроки умножают волатильность рынка. Хаотические движения участников рынка должны вести к относительной стабильности, но этого не происходит: значит, эти движения не вполне разнонаправленные.

«Стабилизация рынков» была официальной целью ОПЕК – организации стран – экспортеров нефти. Основанный в 1960 году тремя арабскими странами, Ираном и Венесуэлой, этот картель сейчас включает 15 стран, контролирующих 44 % мировой добычи. Эта организация богата и успешна; подобно Рокфеллеру за столетие до того, ОПЕК оправдывает свою монополию стабильностью цен, которую она, впрочем, не сумела обеспечить. Парадокс в том, что мировые цены на нефть – самый торгуемый продукт на рынках мирового капитализма – не являются рыночными; они зависят от переговоров между членами ОПЕК. Еще несколько стран, в частности Россия и Норвегия, участвуют в собраниях ОПЕК как наблюдатели. Неофициальным, но влиятельным наблюдателем являются США. Историческая расположенность этой страны к свободной торговле не помешала ей одобрить создание ОПЕК; администрация Джона Кеннеди надеялась, что с государственным картелем договориться будет легче, чем с транснациональными корпорациями. Во время арабо-израильской войны Судного дня (октябрь 1973-го) ОПЕК объявило эмбарго на поставки нефти в США, после чего цены взлетели вчетверо. В июле 1974 года секретарь американского Казначейства Уильям Саймон достиг договоренности с Саудовской Аравией: американцы согласились на новый уровень цен при условии, что саудиты будут вкладывать петродоллары в американские долговые бумаги. Эта договоренность была секретной, она стала достоянием общественности только в 2016 году.

Американцы обеспечивали охрану стратегического сырья и не возражали против картельных договоренностей, устанавливавших монопольные цены; в обмен саудиты и другие члены ОПЕК вкладывали избытки своих средств в американские финансы. Новое равновесие не имело ничего общего со свободной торговлей, при которой рынок устанавливает цены и сам регулируется ими. Тут действовал меркантильный насос, перекачивая деньги из домохозяйств всего мира, включая и американские, в самую большую казну на Земле. ОПЕК устанавливает цену барреля на порядок выше его себестоимости; это определяет цену горючего на бензоколонках всего мира; потребители платят эту цену; прибыли делятся между корпорациями, которые владеют бензоколонками, и экспортерами нефти; те покупают государственные облигации США, что снижает учетные ставки, облегчает бизнес и создает пузыри на рынке недвижимости. Европейский союз, как мы видели, собирает налог на топливо; Соединенные Штаты продают облигации.

Финансовый кризис 2008 года, начавшийся ипотечным крахом в США, был знаком того, что контракт между США и ОПЕК перестает действовать. Глубокой причиной его является климатический кризис: с ним пришло понимание того, что нефтедобывающие страны никогда не смогут продать всю свою нефть. Их будущее богатство определяется не запасами, а реакцией природы на выбросы, которые создаются потребителями нефти. Как раз на 2008 год пришлось начало первого этапа осуществления Киотского протокола; второго этапа уже не было. Пока что экономика неизменно побеждала экологию; мы не знаем, когда и в какой форме состоится «зеленое» Ватерлоо, но эти отношения наверняка изменятся.

Банки и биржи мира нуждаются в универсально разделяемых фикциях, какой когда-то был золотой стандарт. Цена барреля текуча, как сама нефть, но зато она по-настоящему глобальна. Нефтяной стандарт должен быть очень полезной фикцией, если он поддерживается не только сосредоточенными усилиями владельцев «разведанных запасов», но и правительствами трудозависимых стран, которые тратят триллионы своих налогоплательщиков на поддержку энергетического сектора. Идея золотого стандарта, прославленная Поланьи как интеллектуальное достижение ХIХ века, восходит к утилитаризму Иеремии Бентама – его идее суммы всех благ, исчислимой и конечной. Монетизация всех товаров и услуг основана на едином стандарте цен, а он гарантирован золотым запасом, увеличение которого – задача меркантильного государства. В ХХ веке казалось, что золотой стандарт можно отменить, сохранив «экономику» конечной и исчислимой. В политических дебатах ХХI века эта идея связана с концепцией финансовой сдержанности (austerity), а противоположную идею называют популизмом. Подмена общего количества золота общим количеством нефти мало что изменила в этом видении мира, тем более что добытчики и владельцы того и другого – одни и те же страны.

Правда состоит в том, что большая часть разведанных запасов нефти и газа никогда не будет использована. Согласно прогнозам Carbon Tracker, лишь треть разведанных запасов нефти, газа и угля будет когда-либо извлечена и употреблена. Сжигание большего количества карбона приведет к повышению средней температуры больше чем на два градуса Цельсия, a это станет смертью цивилизации, какую мы знаем. Германия уже производит большую часть энергии из возобновляемых источников; Франция объявила об отказе от добычи нефти с 2040 года. Ограничения в добыче и потреблении ископаемого горючего не будут иметь рыночного характера. Они могут исходить только от государств, или скорее от их объединений. Надо надеяться, в них воплотится политическая воля народов. В Германии существует выражение: «он настолько богат, что смердит». Приводя примеры из средневекового фольклора, Фрейд писал: «Известно, что золото, которым дьявол награждает своих любимцев, после его исчезновения превращается в экскременты». Эту идею о родстве золота и дерьма сегодня стоит распространить на углеводороды.

Новый меркантилизм

В 1977 году журнал The Economist описал «голландскую болезнь» – экономический спад, который произошел в Нидерландах после открытия большого месторождения газа в Северном море, недалеко от Гронингена. Даже в развитой стране появление сверхприбыльного сектора экономики подавило другие сектора. Удорожание национальной валюты вело к безработице, инфляции, эмиграции и другим бедам. Поскольку нефть находилась в государственной собственности, а другие сектора – земледелие, товарная промышленность – были частными, голландская болезнь вела к расширению госсектора. Сырьевая сверхприбыль обесценивала труд.

Все же Голландия, а потом Норвегия, Канада, Австралия справились с проблемами сырьевого экспорта. Голландскую болезнь научились лечить, собирая нефтедоллары в суверенных фондах; это принципиально новые меркантильные институты. Перед ними стоят задачи «стерилизации прибылей», «резервного накопления», «помощи грядущим поколениям». В отличие от утилитарной экономики «государства всеобщего благосостояния», которая максимизировала потребление, «стерилизующие» фонды имеют целью вывести петроденьги из оборота. Они откладывают потребление накопленных средств на далекое и неопределенное будущее. Эти «суверенные фонды» выполняют ту же функцию роста, накопления и самоудовлетворения, что и «государственная казна» меркантилистской эпохи. Разница в том, что если в прежние времена суверен имел все права на распоряжение собственной казной, новые меркантилистские фонды окружают использование собственных средств множеством запретов и препятствий. Для этого, говорят экономисты, нужны «хорошие институты» – дееспособный парламент, независимый суд, свободная пресса; только они способны справиться с такими рисками.