Дракон не дремлет - Джон Майло Форд

Должна.

Он обернулся. Ричард сидел подле спящей Анны, держа ее за руку. Цинтия сказала, что завтра королева проснется и начнет спрашивать про сына. Тогда они должны ответить, что ей приснилось.

–Стоило ли это того, Передир?– спросил Ричард.– Теперь я неоспоримый король. Есть ли у меня сын и братья? Обновилась ли земля? Должен ли я под страхом смерти повелеть всем быть счастливыми?

Хивел молчал.

–Что, колдун… даже загадки для меня нет? Что ж. Мы скажем, что сегодня был великий день, и довольно скоро в это поверим. Может, я войду в историю как Драконобойца… Ricardus Tertius Rex, Draco… Dracocide?[79]

–Nemesis Draco[80],– рассеянно ответил Хивел.

–Звучит подобающе мрачно.

–Доброй ночи, Ричард, сир.

–Нет, Передир, только не этот титул, прошу вас… Доброй ночи, колдун.

В комнате дальше по коридору Цинтия поправляла подушки под торсом Димитрия. Она налила чаю себе иХивелу.

Они глядели на Дими; бледный, обмотанный белыми льняными бинтами, он выглядел очень хрупким. В этом чудилась какая-то пугающая неправильность; его легче было вообразить лежащим во славе павшим воином, чем живым и таким слабым.

–Он оправится?– спросил Хивел.

–Антони быстро и правильно зажал рану, и я не думаю, что задето другое легкое или сердце. Но если я ошибаюсь, внутреннее кровотечение его убьет… ужасающе быстро.– Цинтия глянула на Хивела:– Ужасающе даже для вас.– Она отпила чаю, слабо улыбнулась.– Но он не умрет от одиночества.

–А куда вы дальше?

–В Оксфордский университет, наверное.– Она тихонько рассмеялась.– Хотя Антони говорит, Ричард предложит мне кафедру вКембридже с еще большим фондом.

Хивел сказал:

–Я думал, возможно, вУэльс…

–С Антони? Или в домик среди леса? Нет. Я ни на то, ни на другое не гожусь… разве что иногда, на короткое время, когда возникнет нужда.– Она положила трость поперек стола, между ними.– Или вы имели в виду, с вами?

–Я не еду вУэльс.

–Я и не думала, что вы туда.

Он встал.

Не глядя на него, Цинтия сказала:

–Хивел… отчего мы так жестоки друг с другом?

–Такими нас сделал мир. А половина мира – Византия, и другая половина смотрит на нее с восхищением.

Она подняла к нему лицо.

–Поцелуйте меня, Передир. Один раз, в память оМэри.

Хивел подумал, что в ней куда больше от богини, чем она догадывается. Он поцеловал ее. Больше они не добавили ни слова.

Грегор во дворе смотрел, как навьючивают лошадей. Луна только-только встала над горизонтом, почти полная, озаряя тонкие слои облаков. Стремительно зажигались звезды.

Садясь в седло, Хивел спросил по-немецки:

–Вы им что-нибудь хотели сказать?

Грегор перевязанной рукой откинул капюшон.

–Нет.– Он посмотрел на Передира:– Как по-вашему, это помогает?

–Нет. На самом деле, нет. Едем?

–Человеку нужно чем-то себя занять.

Они тихо тронулись прочь и вскоре пропали из виду.

В этом лучше всего задокументированном из возможных миров Византийская империя перестала существовать в1453году н.э., когда турки взяли Константинополь. Остальные земли империи были захвачены турками еще раньше, а сам Город давно утратил былую мощь: в1404году[82] позорный Четвертый крестовый поход добился своего единственного успеха, когда крестоносцы захватили и разграбили главный оплот христианства на Востоке. Как обнаружили задолго до нас многие вымышленные путешественники во времени, менять историю довольно трудно. Некоторые альтернативы затухают, другие осциллируют расходящимися дугами. Отчего с одними происходит так, с другими иначе? Есть несколько теорий: Тойнби, Уэллса, Маркса, моя.

Может быть, дело и правда в людях на белых конях, а может, они никак не влияют на события, только маркируют их своим присутствием. Однако надо с чего-то начать, а люди по сути своей интересней безличных сил.

Император Юлиан, называемый Отступником, и прежде служил историческим маркером во многих научных и художественных книгах, из которых по меньше мере одна – шедевр. Мы знаем оЮлиане больше, чем о любом из наследников Константина (их было пятеро, и быстрее, чем вы успели бы сказать «братоубийство», не осталось ни одного) или о ком-нибудь из императоров между ним иЮстинианом. Это помогает объяснить, за что ему такое внимание, однако исторический факт: дела Юлиана не оставили долгого следа.

Разумеется, это неважно. Существенно то, что Юлиан едва не совершил: он буквально бросил вызов Небесам и почти… как сказать. На оценку неизбежно влияет отношение к христианству, даже если (особенно если) оценивающий путает современную религию с той, что была во времена Юлиана. (Много ли у вас знакомых ариан?)

Документальные свидетельства не дают основания считать его ни современным гуманистом-агностиком, ни орудием Сатаны. Действуй он радикальнее, он мог бы преуспеть; безусловно, другие веры были сведены до статуса культа (культом, как и военным преступлением, зовутся антиобщественные практики проигравшей стороны). Как заметил Эдвард Люттварк, человек посильнее Юлиана мог бы восстановить язычество. И я дал ему эту возможность.

По поводу императора Юстиниана I есть два взгляда. Согласно первому он был великий правитель и вместе со своей мудрой и прекрасной женой императрицей Феодорой привел Новый Рим к наивысшему расцвету. Согласно второму он был порочный недоумок, подстрекаемый женой-блудницей, а все его якобы достижения – на самом деле присвоенные чужие.

Оба портрета нарисованы одним человеком, историком Прокопием, который оставил тома, восхваляющие императора, и злую полупорнографическую «Тайную историю».

Опять-таки пытаясь избежать крайностей, есть два факта. Первый: Юстиниан освободил от «варваров» Италию и не только. Второй: он не сумел закрепить достигнутое. УЮстиниана были ресурсы, а это не совсем то же, что способности, но главным образом ему, как и всем нам, нужно было чуточку больше времени. Он умер в старости, но на консолидацию расширенной Империи ему не хватило примерно десяти лет. И он надолго пережил свою императрицу, которая, мы знаем, поддерживала его боевой дух, когда участники восстания «Ника» пытались их низложить. (Боевой дух Юстиниана, укрепленный Феодорой, оказался страшным оружием: его воины окружили восставших на ипподроме и перебили тридцать тысяч человек.) Я дал Юстиниану нужное время – иФеодоре тоже – за счет механизма, который должен быть ясен из третьей главы и не сильно расходится со свидетельством «Тайной истории» Прокопия.