Дракон не дремлет - Джон Майло Форд

–Есть же присловье: «Не суй нос в дела чародеев»? Что ж. Здесь мы дадим им бой. Пусть приходят.

Риверс глядел на юго-запад. Ярдах в шестидесяти от основания холма тянулось полузамерзшее болотце.

–Как вы думаете,– сказал он, потирая подбородок,– не удастся ли нам какой-нибудь хитростью заманить их сюда вместо северного склона? Чтобы они оказались между холмом и болотом?

Дими спросил:

–Вы сказали, Тидир никогда не руководил сражениями?

–Насколько мы знаем. Впрочем, с ним его дядя Джаспер, старый вояка, и граф Оксфорд.– Последнее имя Риверс произнес с особой ненавистью.

–И у них изрядная доля бретонских сержантов,– сказал Дими.– Полагаю, вам известно, что они свое дело знают. И византийцы… я бы сказал, что хитростью их не заманить, а вот огнем потеснить можно. Грегор?..

Грегор осмотрел вершину холма, достал прибор наподобие морского квадранта и вслабом свете сделал какие-то замеры.

–Беглый огонь разрывными снарядами создает зону, в которой, теоретически, не уцелеет ничто живое. Однако, как вы, опытные вояки, наверняка знаете, действие этого научного закона можно приостановить, если броситься ниц и вознести молитву богине Артиллерии.– Его голос звучал совершенно ровно, выражения лица в полутьме было не разобрать.– Впрочем, богине Инженерии случалось переспорить дочь. Мне нужны несколько инженеров милорда Норфолка и люди, которые будут держать фонари.

–Вы получите лучших,– сказал Норфолк.

–Нет. Тех, что лишь немного уступают лучшим. Лучшие понадобятся завтра, выспавшиеся.

–Не пей!

Риверс поставил на стол кружку горячего вина с пряностями.

–В чем дело, Цинтия?

–Это для королевы… в нем сильное снотворное. С вином она не почувствует вкуса.

–Ой. Как-то жестоко по отношению к ней иРичарду сегодня?

Цинтия на мгновение замерла, потом сказала:

–Да, наверное. Но ей надо поспать… ее знобит. Потовая лихорадка, наверное. Лорд Стенли тоже жаловался.

–Для тебя больной всегда на первом месте?

–Да. Вино еще есть, я принесу.

–Не надо.

–Тебе, может, и не надо.

Цинтия принесла вино и села, прислонив трость к столу. Потом ухватилась за подлокотники и сильно потянулась, чтобы расслабить плечи и руки.

–Позволь тебе помочь,– сказал Антони.

–Хорошо.

Он растер Цинтии ладони и руки, пристально глядя на ее лицо, чтобы не сделать слишком больно. Один раз она поморщилась. Он сказал: «Извини» иначал растирать другое место. Наконец она легла лицом вниз на кровать, а он, задрав ей юбку, принялся массировать бедро.

Она зарылась лицом в локоть, потому что не хотела показывать Антони силу своих чувств.

Он сказал:

–Я рад, что ты будешь завтра здесь, с королевой.

–Я не собираюсь быть с ней.

–Как ты можешь ее оставить?

–Она будет спать, с ней сиделки, а завтра битва, ты разве забыл? Или ты будешь командовать не только людьми на конях, но и полевой хирургией?

Он повел рукой вверх от ее копчика.

–Знаешь, кто такой был граф Уорик?

–Отец Анны, конечно.

–Да. Так вот, я видел, как он погиб. В той битве он потерпел поражение, потому что друг Тидира граф Оксфорд бежал с поля боя. Уорик бился в доспехе, но пешим – по какой-то причине, связанной с честью дамы. Ты видела, как мало хороший доспех мешает движениям, а уграфа Уорика он был из лучших, и все равно несколько простых воинов нагнали его, повалили на землю, открыли забрало и вогнали ему в лицо ножи. Он был в расцвете лет, Цинти, но от крестьянской лошаденки не убежишь…

Одна рука Антони лежала уЦинтии на бедре, другая на плече, так что он крепко прижимал ее к кровати. Что-то теплое упало ей на шею, и она поняла, что это слеза.

Тут Антони содрогнулся с головы до ног и помог ей сесть на краешек кровати. По лицу его не видно было, что он плакал.

–Извини,– сказал он, поправляя на ней платье.– Еще раз извини.

–Антони,– сказала Цинтия, пытаясь сообразить, скучала ли по нему, когда сперва он, а потом она порознь уехали вУэльс. Вспомнить так и не удалось.– Почему нам трудно быть друзьями, у которых любовь?

–Потому что я лучший рыцарь Англии,– ответил он, идя к двери,– как сказали бы дешевые поэты, а ты непременно хочешь быть реальной.– Он улыбнулся без всякой горечи.– Спокойной ночи, друг Цинтия. Береги себя завтра в бою.

Когда дверь между ними закрывалась, оба улыбались.

* * *

Легкий туман светился вокруг бронзовой пушки и кавалерийских шлемов; солнце золотило полированную сталь.

Пушки Норфолка стояли на западной бровке Амбиенского холма, нацеленные вниз. Рядом Грегор фон Байерн смотрел в оптический дальномер; внескольких футах от него стоял кубический ящик со стороной примерно в фут, сделанный из тяжелого старого дерева, черного, как свинец.

Чуть дальше, вместе с основной частью конницы, расположились Ричард, Димитрий и граф Риверс, за ним – граф Нортумберленд с северными пикинерами. Тыл замыкал Джеймс Тирелл с небольшим кавалерийским отрядом.

Почти в миле к северу, но отчетливо видимый с холма, стоял фланговый отряд под командованием сэра Уильяма Стенли. Его брат, страдающий потовой лихорадкой лорд Стенли, занял такую же позицию на юге.

Примерно в полумиле впереди, на южном склоне холма, инженеры соорудили возле колодца деревянную хижину на помосте. Здесь ждала Цинтия с несколькими хирургами и деревенскими парнями, поклявшимися, что не боятся крови.

Кожа поскрипывала, цепи позвякивали. Трава под древками пик шуршала, будто громко перешептываясь. Заржала лошадь, кто-то закашлялся.

С запада появился Красный Дракон.

Его широкое тело было в милю длиной, извивающийся хвост – не меньше, шея вздымалась на три высоты четырехсотфутового Амбиенского холма. Глаза его горели фонарями, из пасти капал огонь.

Дракон надвигался по крохотным людишкам, словно человек, идущий по меховому ковру; некоторые разбегались от него, однако никого не затоптали и не отбросили в сторону.

И, надвигаясь, дракон менялся.

Чешуя была то медная, то опаловая, то гранатово-багровая, а то цвета запекшейся крови. Из гребня на его спине выросли шипы, раздвоились, защелкали, словно ножницы, и сложились. На ногах проступили узловатые мускулы, в следующий миг они утратили жесткую форму, и вот уже в них показались приводные ремни и цепи. Голова выросла, утратила рога, усы, клыки и языки, разделилась на множество голов и вновь слилась в одну. И лишь глаза-фонари горели неизменно.

Хивел сидел под деревом чуть севернее холма, его лошадь щипала траву неподалеку. Свой глаз лучшего английского стекла он держал в горсти и через светящийся зрачок наблюдал за драконом.