Граница миров - Кристель Дабо
Шрифт:
Интервал:
А Секундина замолчала.
Офелию внезапно потрясла жестокая очевидность. Торна не было на рисунке, который показывал Лазарус.
– Осторожно!
Секундина словно ждала этого сигнала. Она ринулась на Торна, который развернулся к ней с металлическим скрежетом, удивленно вскинув брови. Он был выше ее в два раза и не из тех людей, которых легко сбить с ног. Если бы нападающим был кто-то другой, он без всяких колебаний пустил бы в ход когти, но Офелия заметила, как сверкнули его глаза между распахнувшимися веками – решение следовало принять немедленно. И он позволил толкнуть себя назад. Его ножной аппарат переломился с металлическим лязгом, разметав болты и гайки.
Торн упал внутрь клетки.
Офелия распрямилась как пружина. Она больше не раздумывала, вся обратившись в непроизвольную, животную реакцию. Вытащить его оттуда. Немедленно. Немедленно. Чьи-то руки остановили ее рывок. Это были Амбруазы, которые, повинуясь щелчку пальцев Лазаруса, схватили ее. Она отбивалась от них кулаками, зубами, когтями, но стоило ей высвободиться из одних рук, как в нее вцеплялись другие.
Немедленно.
– Вставай!
Офелия прекрасно видела, что Торн пытается встать. Видела, как он изо всех сил борется с собственным непослушным телом, слишком неловким в хаосе металла и замедленным непокорной ногой. Она видела это, да, но кричала на него, несмотря ни на что.
– Вставай! Вставай!
Немедленно.
– Помогите ему!
Лазарус беспомощно пожал плечами. На пороге клетки очень довольная собой Секундина уставила свой пустой глаз на мужчину, извивающегося у ее ног.
– Но этот колодец был не более реальным, чем кролик Одина.
Торн застыл. Вокруг него образовался ореол; его плоть распылялась. Он повернул свое длинное костистое лицо к Офелии, которая ударами локтей старалась распихать Амбруазов, отчаянно пытаясь протянуть ему руку. Он целиком погрузился в глубину ее глаз, в последнем вызове запечатлел в них свой самый непреклонный взгляд, а потом распался на тысячи частиц.
Офелия прекратила бороться, кричать, существовать. Не мигая, она смотрела, как втягивается туман – туман, целиком состоящий из Торна, – крошечной искрой, а несколько мгновений спустя по всей клетке распространяются отголоски, стоящие с часами в руке. Плохо сформированные и невыразительные карикатуры, которые не были Торном. И никогда им не станут.
Когда Амбруазы подготовились провести обычные процедуры, Лазарус их остановил.
– Нет, – мягко сказал он. – Этих не надо.
Отголоски, не получив кода для поддержания своей материальности, мало-помалу рассеивались. От Торна ничего не осталось: ни кусочка ногтя, ни волоска.
Офелия задыхалась. Ее вены жгло огнем. Она вся горела. Ее инстинкт выживания требовал, чтобы она снова задышала, наполнила легкие воздухом, но ей это не удавалось. Механизм жизнеобеспечения ее тела сломался. Ее зрение затуманилось, и она почувствовала, как проваливается внутрь себя, далеко, очень далеко назад, задолго до своего рождения, туда, где всё только холод, и покой, и забвение.
Стоя посреди пещеры, Евлалия в шестой раз протирает очки.
С каждой новой бомбой, которая взрывается в Центре там, наверху, на поверхности, сталактиты обрушивают на нее каменную пыль. Вокруг нее нет никого, но земля усеяна ружьями, автоматами, гранатами, огнеметами и противопехотными минами. Она раздвигает их носком своего солдатского башмака. Всё это оружие – лишь непригодные копии, неудачные отголоски. К счастью, оно никогда не будет убивать.
Те, кто хотел использовать его, мертвы, убиты где-то там наверху.
Ей следовало бы раньше понять настоящую цель проекта и его абсурдность. Ей следовало бы знать, что ее начальство никогда не имело иных намерений, кроме как производить всё больше и больше оружия. В любом случае их эксперименты были обречены на провал. Отголоски не предназначены для снабжения человеческих существ тем, чего им не хватает.
Евлалия стряхивает скальную пыль, осевшую на очках. Она выжила, когда депортировали ее семью, выжила в изгнании из родной страны, выжила, несмотря на голод, болезни и бомбардировки. Каждый вечер, перед тем как заснуть, она повторяла себе, что всё это должно иметь смысл, что ее призвание – проскользнуть сквозь сети всех катастроф, чтобы спасти мир от него самого.
Сегодня она понимает, что ей вообще-то просто везло. И самым большим везением была встреча с Другим в телефонной трубке.
– Ты изменил мой взгляд на вещи.
– Изменил вещи, – потрескивает ее отголосок в рации, пристегнутой к поясу.
Евлалия улыбается.
– Хвастун.
Она скидывает лямки ранца и достает оттуда толстую тетрадь. Самую личную ее рукопись: театральную пьесу. Она вложила в нее всю себя. В состав чернил вошли ее кровь и пот, и переплела она ее своими волосами. Она создала эту пьесу за последние недели, без пишущей машинки и без ведома начальства. Но даже если бы они ее обнаружили, что они смогли бы понять? Она зашифровала текст, используя старый алфавит собственного изобретения, самый свой любимый, с красивыми завитушками.
Прижав тетрадь к груди, она медленно идет между двумя гигантскими калейдоскопами, чье постоянное движение покрывает ее кожу цветными разводами. На пересечении их лучей, внутри импровизированного заграждения из колючей проволоки, она наконец видит его, едва заметный невооруженным глазом: Рог изобилия.
«Частица, чье гравитационное поле разлагает приблизившуюся к ней материю, прежде чем превратить ее в субстанцию, из которой можно вылепить что угодно». Такое определение предложило ей начальство. Благодаря Другому Евлалия знает, до какой степени они ошибались, знает, почему они могли производить только неудачные копии оружия и солдат, знает, почему не совершит той же ошибки.
Она кладет рукопись внутрь проволочного заграждения и отступает, пока не оказывается вне поля действия искорки. Переплет уже распыляется бумажным облачком. Страницы, исписанные ее собственной рукой, собственной кровью и собственным потом, содержат начало истории – истории ее будущих детей. Вот что Евлалия преподносит искорке: слова. А взамен ждет разумную жизнь. Двадцать одну жизнь, если быть точной.
Потому что начальство ошибалось, Рог изобилия никогда не был частицей.
Это дыра.
Офелия сделала глубокий вдох; она вспомнила, как нужно дышать. Амбруазы склонились над ней, нависнув множеством нескладных лиц. Среди них – улыбающийся ей Лазарус.
– Должен признаться, my dear, вы меня почти встревожили. Я уж подумал, вас удар хватил. И какой толк с того, что Рог изобилия в моем полном распоряжении: вы единственная особа в мире, которую я не могу заменить.
Офелия заново ощутила и жесткость пола под своими коленями, и шевеление шарфа на шее, и грохот вагонеток в штольнях, и минеральный запах пещеры, и игру огней калейдоскопов. Она опять была здесь, но ей не хватало главного.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!