Кавказская война. В 5 томах. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Василий Потто

Овладев Анануром, Несветаев отправил небольшие отряды по разным направлениям и в несколько дней не только совершенно восстановил сообщения по всей Военно-Грузинской дороге, но и очистил от мятежа все боковые горные ущелья. Участники осетинского бунта просили пощады, а покинутый всеми Парнаоз пытался бежать в Эривань. Но в сорока верстах от Тифлиса, на переправе через Куру в Демурчасалах, он был настигнут летучим отрядом князя Томаса Орбелиани и захвачен в плен вместе с тридцатью кахетинскими князьями, которые все, вместе с Парнаозом, и были высланы в Россию.

Цицианов отдал должную справедливость Несветаеву, действия которого – по словам его донесения – были так не похожи на все, что делалось в этом крае до его приезда в течение целых трех месяцев, а государь пожаловал ему орден св. Владимира прямо 3-ей степени, минуя 4-ую.

Приехав в Грузию к своему полку, стоявшему по окончании персидской кампании в Караклисе Несветаев тотчас обратил внимание главнокомандующего на смутное положение дел в соседней Шурагельской области, предлагая отторгнуть ее от Эриванского ханства и присоединить к России. Успех предприятия он принимал на личную ответственность и брался выполнить его с теми незначительными средствами, которые находились у него под руками. И обстоятельства, действительно, складывались в то время весьма благоприятно для выполнения его проекта. Случилось так, что Будах-султан, правитель Шурагеля, был вызван в Эривань и там задержан по приказанию хана, потребовавшего за него огромный денежный выкуп, а жители, со своей стороны, желали избежать этой уплаты и, по сведениям Несветаева, намерены был обратиться к князю Цицианову с просьбой о помощи. Воспользовавшись этим, Несветаев быстро вступил в Шурагель и занял главное селение Артик, где сын Будах-султана, а за ним старшины и народ беспрекословно присягнули на подданство русским государям. Донося об этом князю Цицианову, Несветаев вместе с тем готовился встретить трехтысячный отряд эриванского войска, уже подходившего к границам Шурагеля для выполнения ханского приказа опустошить владения несчастного султана. Несветаев, с батальоном Саратовского полка, встретил их в пограничном селении Талыни и разбил наголову, а храбрый капитан Матушевич, прошлогодний сподвижник его в Кавказских горах, преследовал бегущих до самых стен Эриванской крепости. Сам Несветаев без выстрела дошел до Эчмиадзина и занял тамошний знаменитый монастырь, построенный, по преданию, на там самом месте, где Ной впервые вышел из ковчега.

Несветаев нашел монастырь пустым: все драгоценные иконы, утварь и мощи угодников были из него вывезены. Только перед иконой Спасителя теплилась большая, украшенная драгоценными камнями лампада, возбуждавшая благоговейные чувства даже в мусульманах. Это был памятник пребывания здесь Надир-шаха, принесшего ее в дар христианскому Богу после чудесного своего исцеления от тяжкой болезни. Легенда говорит, что во время страданий он слышал во сне неведомый голос, повелевавший ему идти в Эчмиадзин и там перед иконой Спасителя помолиться о своем исцелении. Миссионер-католик, состоявший в то время при нем в качестве врача, конечно, горячо советовал ему это исполнить, и шах отправился в монастырь. Рассказывают, что шах, никогда прежде не бывавший в Эчмиадзине, узнал в иконе Спасителя ту самую, которую он видел во сне. Пораженный, он пал перед ней в молитве и выздоровел. Благодарный шах подарил тогда монастырю двенадцать деревень и прислал лампаду с повелением, чтобы она и день и ночь горела перед иконой. Шахские грамоты и самый фирман, свидетельствовавший о чуде, помещались в серебряном ковчеге, который хранился под мраморной плитой, у подножья чудотворного образа. Несветаев оставил этот исторический памятник в храме, но взял с собой разысканные им под грудой мусора: кусок дерева, по преданию, от Ноева ковчега, святое копье, которым был прободен Спаситель, и десницу святого Григория, просветителя Армении. Все эти святыни доставлены были им в Тифлис, где уже хранилась часть сокровищ этого первопрестольного армянского монастыря, вывезенных отсюда самим Цициановым при возвращении из-под Эривани.

Блистательная экспедиция доставила Несветаеву орден св. Георгия 4-ой степени. Но Цицианов не был доволен этой наградой и писал к государю, что «так как приобретение богатой Шурагельской провинции всецело принадлежит одному Несветаеву, который, имея под ружьем всего четыреста солдат, настоял на возможности занять столицу этой области – Артик, то будет справедливым наградить его и орденом св. Владимира 2-ой степени». «Сие одно, – писал он государю, – может поощрить этого поседевшего в вашей службе офицера к будущим еще большим подвигам, как генерала, уже известного всем нашим соседям. С тех пор, как в прошлом году штыки его открыли путь в Грузию, кавказские племена зовут его не иначе, как горским генералом».

С открытием персидской кампании 1805 года на Несветаева возложена были защита Бомбакской Шурагельской провинций. К этому времени нужно отнести эпизод, о котором не сохранилось официальных известий, но ясный след которого остался известном рассказе автора «Семейства Холмских» «Быт русского дворянина».

Там рассказывается, что персияне, готовясь войне, употребили все средства привлечь на свою сторону джарцев; и хотя эти последние еще не забыли уроков, данных им два раза Гуляковым, однако же вскоре мятежные шайки их появились вблизи русских границ, вероятно, со стороны Ахалцихе или Эривани. Князь Цицианов избрал Несветаева, чтобы дать буйным лезгинам новый урок. Получив предписание, Несветаев тотчас выступил со своим небольшим отрядом в поход, однако же послал к Цицианову просить подкрепления. К официальному рапорту своему он приложил частное письмо, в котором, объясняя князю затруднительность своего положения между прочим писал, что, не говоря уже о многом другом, у него нет даже рому, с которым он привык пить чай.

Цицианов ответил ему следующим весьма характерным письмом.

«Ты просишь, любезный товарищ, или, лучше сказать, сердечный друг мой, подкреплений своему отряду. Но откуда и какие способы имею я исполнить твою просьбу? Ты сам знаешь, сколько у меня войска, с которым мне надобно хорошенько поколотить хвастуна, мятежного царевича Александра, Аббас-Мирзу и самого его почтенного папеньку, велемудрого шаха. Да и на что нужно генералу Несветаеву подкрепление? Он сам своей собственной особой может заменить несколько тысяч войска! И я так уверен в генерале Несветаеве, что ожидаю с посланным мной адъютантом известия о полной одержанной им победе. Ступай, благословясь, любезный друг, вперед и отваляй ты мне по-свойски этих мерзавцев-изменников. Они забыли славный, данный уже им Гуляковым урок. Повтори, брат, этот урок. Я знаю, что ты на хвою руку охулки не положишь. Однако же я не во всем, о чем ты пишешь мне, сердечный друг мой, отказываю тебе: я тотчас послал к нашему маркитанту и велел взять последние оставшиеся у него шесть бутылок рома, которые и отправляю тебе на подкрепление. Пей, брат, на здоровье, да дай и мне самому право выпить за твое здоровье и громогласно воскликнуть: „Ура!“ За здоровье молодца, храбрейшего из храбрейших, Несветаева. Истинно уважающий тебя...»

Прочитав это письмо, Несветаев немедленно пригласил к себе всех батальонных и ротных командиров, с которыми имел привычку совещаться перед каждым сколько-нибудь серьезным делом. «Ну, господа, – сказал он, – мы ожидали усиления новыми войсками нашего отряда, но вот все подкрепление, которое в теперешних чрезвычайных обстоятельствах мог прислать нам князь Павел Дмитриевич. – Он показал на бутылки с ромом. – Садитесь, напьемся чаю с этим подкреплением и подумаем, что нам делать».