Кавказская война. В 5 томах. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Василий Потто

Подали чай, закурили трубки, и таким образом открылся военный совет, на котором решено было не далее, как в эту же ночь, на рассвете, напасть на расположившиеся верстах в трех-четырех от русского лагеря толпы мятежников.

Когда военный совет был окончен, Несветаев собрал фельдфебелей.

– Завтра на рассвете, – сказал он им, – у нас будет славная пирушка. Объявить об этом в ротах, осмотреть кремни, отточить штыки, чтобы не было на них охулки; варить кашицу с мясом; перед ужином дать людям по славной чапорухе водки, после ужина – по другой и тотчас ложиться спать, чтобы собраться с силами. А что мы разобьем в прах и знатно отваляем бусурманов – говорить нечего: вы у меня народ работящий.

– Рады стараться, ваше превосходительство, – ответили в один голос фельдфебеля, – будьте спокойны, нам это не первоученка.

Прощаясь затем со своими гостями, Несветаев подтвердил ротным командирам, чтобы перед выступлением из лагеря прочтены были перед фронтом, как это непременно перед всяким сражением делалось в его отряде, молитва «Отче наш» и псалмы «Живый в помощи Вышнего» и «Да воскреснет Бог». Несветаев был очень религиозен и несколько суеверен и каждого солдата, поступающего в Саратовский полк которого он был шефом, снабжал особой ладанкой с зашитым в ней рукописным псалмом – «Живый в помощи Вышнего», строго наказывая носить эту ладанку на кресте и никогда отнюдь не снимать ее.

Как только стемнело, генерал сам обошел весь отряд, чтобы удостовериться, все ли сделано, как он приказал, шутил с солдатами, спрашивал, хорошо л|и они ужинали, остры ли штыки, хорошо ли будут завтра работать.

Часа за полтора до рассвета отряд тихо выступил из лагеря и незаметно подошел к лезгинам. Четыре пушки, выдвинутые вперед, вдруг грянули картечью затем барабанный бой, «Ура!» – и стремительное нападение. Полная, решительная победа была одержана без всяких потерь. Неприятель оставил на месте много убитых и раненых.

По окончании персидской кампании, как только неприятель был изгнан из русских пределов, Цицианов поручил Несветаеву сделать экспедицию вглубь Эриванского ханства, чтобы вывести оттуда Джафар-Кули-хана хойсского, искавшего русского подданства. Этот Джафар, некогда повелевавший всем Азербайджаном, был человек с большим влиянием в крае", и Цицианов справедливо полагал, что Эриванские курды, среди которых он кочевал тогда, никогда не выдадут его боя. И Несветаев сознавал всю трудность предстоявшей задачи, но тем не менее принялся за выполнение ее со своей обычной энергией.

Выступив из Артика в глухую и ненастную осень, он подошел ночью восьмого ноября к укреплению Гечерлю и взял его приступом. Небольшая крепость, вздумавшая было защищаться, была разрушена, и Несветаев двинулся прямо на Амарат, в самое сердце курдистанского населения. Слух о чуме, появившейся в окрестностях этого города, заставил его, однако, изменить направление и идти к Араксу на Молла-Баязет, Шагриар и Калаархи. Все эти поселения, имея крепкие башни и замки вроде редюитов, находились в садах, обнесенных толстыми глинобитными стенами с бойницами, и потому представляли из себя небольшие крепости, которые приходилось брать не иначе, как штурмом. Несмотря на это, отряд в половине ноября, после жаркого дела, переправился на правый берег Аракса и, овладев укреплениями Асарск и Хайберклю, остановился в окрестностях Кара-Оглы. Туда к нему и вышли четыреста татарских семейств вместе с самим Джафар-Кули-ханом. Между тем наступила зима, глубокие снега завалили дороги, и обратный поход с переселенцами сделался весьма затруднительным. Подданные Джафара, собравшиеся наскоро, не имели при себе ни скота, ни хлеба и изнемогали от усталости и голода. Солдаты и казаки, сами утопая в снежных сугробах, несли на руках детей и сажали на седла женщин, охотно разделяя с ними скудный запас пищи. Сам Несветаев, желая показать пример подчиненным, отдал под больных верховую лошадь" и шел пешком до самой границы. Среди всевозможных трудностей отряд дошел наконец до Талыни, где переселенцы и были оставлены на зиму уже в совершенной безопасности.

Спустя два месяца после этого памятного зимнего похода неожиданно получено было горестное известие о кончине князя Цицианова под стенами Баку, и Несветаев вызван был Гудовичем в Тифлис для командования всеми войсками, расположенными в Грузии. Имея в это время положительные сведения о жалком состоянии эриванского гарнизона, он предлагал не медля овладеть Эриванью, ручаясь за успех предприятия; к сожалению, новый главнокомандующий смотрел на дело иначе, и благоприятное время было упущено.

Между тем начались приготовления к турецкой войне, и Несветаеву, в начале 1807 года, поручен был отдельный отряд из пяти батальонов пехоты и двух казачьих полков для действия на левом фланге против Карса. Носились слухи, будто бы карсский паша при приближении русских войск намерен был сдаться, но безусловно доверять этим слухам было нельзя, так как Каре имел слишком серьезное значение для всей Анатолии и был под особым надзором эрзерумского сераскира, который, конечно, принял все меры против подобной измены. Это была первоклассная крепость, правильно снабженная оборонительными средствами. И хотя тогда она и не имела еще грозных укреплений, возведенных в позднейшие войны, однако же была обнесена гигантскими стенами, за которыми стоял двадцатитысячный турецкий гарнизон, и внутри этих стен, на высокой скале, командовавшей всей окрестностью, устроена была цитадель, уставленная пушками. Шестьдесят орудий, грозно смотревших с передовых валов и фортов азиатской твердыни, не смутили, однако, Несветаева. Произведя рекогносцировку, он нашел положение Карса «еще не совсем неприступным» и решил штурмовать его со стороны Карабага.

Штурм начался двадцать пятого марта, в самый день Благовещения. Несмотря на страшный огонь с крепостных батарей, два батальона, под командой подполковника Печерского, овладели передовыми высотами и, ворвавшись в городской форштадт, взяли турецкую пушку. Несветаев с остальными войсками готовился поддержать своих смельчаков, но в это самое время получено было предписание от графа Гудовича отнюдь не предпринимать ничего против самой крепости, а ограничиться только занятием одного Карсского пашалыка и прикрытием границы. Несветаев отступил и стал около Гумри, нынешнего Александрополя.

«Не считайте, ваше высокостепенство, – писал он коменданту крепости, – чтобы я не мог взять вашего Карса. На сие я только не имел повеления. Я взял форштадт, но получил приказание отступить, должен был повиноваться. Пушка же, которую вы требуете обратно, взята военной рукой, а потому и возвращена быть не может».

Положение Несветаева у Гумри было между тем не из легких. Его четыре неполные батальона, ослабленные притом потерями в предшествовавших стычках, имели против себя двадцатитысячный турецкий корпус, формировавшийся, под предводительством эрзерумского сераскира Юсуп-паши, в Карсе. Гудович, уже отступивший тогда от Ахалкалаков, получил известие об этом в Цалке и тотчас же двинулся со всеми свободными войсками на помощь к Несветаеву. Но он был еще в пути, когда Несветаев, девятнадцатого мая, уже был атакован турками. Бой, начатый в передовых укреплениях, скоро перешел на улицы города и длился до самого вечера.