Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский
Шрифт:
Интервал:
Беседовал с весьма неглупым, хотя ни на что свой ум не посвящающим, человеком, екатериносл[авским] помещиком [А. К.] Кривошеиным. Два предмета этой беседы нас живо интересовали, а именно: И. Н. Дурново, коего он приятель, и вице-губернатор Екатериносл[авской] губ. флиг[ель]-адъют[ант В. П.] Рокассовский.
По поводу Дурново узнал от Кривошеина, что ходит по Ведомству учреждений Императрицы Марии теперь такой слух: мысль поручить их И. Н. Дурново будто бы уходит на задний план, а вместо этого является комбинация, поставить во главе учреждения Вел. Кн. Сергея Александровича, а доклад по учреждениям поручить какому-нибудь ст[атс]-секретарю, который при Вел[иком] Князе будет состоять в виде помощника.
Я усумнился, признаться.
Кривошеин, по моему, весьма основательно, говорил, что будет очень жаль, если этот слух оправдается, и жаль по двум причинам.
1) Устраняется от начальствования тот кандидат, который являлся идеальным для этого места, то есть И. Н. Дурново, и который мог, и только он один, взять на себя с его тактом и с его мягкостью провести все нужные реформы в ведомстве, где доселе ни один луч солнца не может быть настолько силен, чтобы мороз и лед, заморозившие все чудное ведомство Марии Федоровны, растаяли.
2) Вряд ли можно было бы на этом месте желать Великого Князя, а молодого в особенности. За последние эти годы ведомство это переполнилось интригами, разными сквозными ветрами, приходящими из всевозможных понаделанных щелей. Несомненно, как нового и неопытного в этом деле начальника, Великого Князя могут посвящать в трудное и сложное дело люди не всегда безличные и не всегда беспристрастные, и легко может случиться, что члены Совета, то есть почетные опекуны, станут нашептывать на будущего докладчика статс-секретаря, или статс-секретарь, наоборот, станет нашептывать Вел[икому] Князю на того или другого почетного опекуна. Невероятным этого нельзя считать потому, что Палестинское общество, увы, налицо, и доказывает, как опасно молодого Великого Князя делать центром политических течений и ставить в положение выслушивать голоса интриги. Ведь не будь во главе общества Великого Князя, не было бы этой ядовитой интриги против патриарха[399] и этой скандальной драки между [Б. П.] Мансуровым и его сторонниками и их врагами, где же, у Гроба Господня и в сердце Православия. Нечто подобное может случиться в учреждениях Имп[ератрицы] Марии, если центром разных партий и течений сделают такое лицо, которое, как молодой Великий Князь, своим положением Великого Князя гораздо более влияет, чем своим трудовым и деловым начальствованием… Мне кажется, что эти рассуждения справедливы.
История бедного барона Рокассовского, та очень пикантна и для него даже драматична. Это бесспорно честный, глубоко преданный, способный и отличный человек; но у него два «но», или два недостатка, или вернее два препятствия для карьеры: одно, что он кажется мальчиком, а другое, что он кипятящегося нрава и сангвинического темперамента. Благодаря первому, [Д. А.] Толстой ему все говорит: подождите еще немного, вы слишком молоды для губернаторского места. Благодаря второму, он успел себе нажить немало врагов из людей того закала и темперамента, которые не любят горячиться за общественные интересы. Вот эти-то враги ко всему придирались, чтобы вредить бедному Рокассовскому, и даже сочинили какую-то легенду об его колоссальных долгах и банкротстве.
На самом же деле совсем другое. Бедный Рокассовский 4 раза управлял губерниею по несколько месяцев, и как порядочный человек считал себя обязанным в это время принимать настолько, насколько ему позволяли его средства. Вот тут-то он и расстроился, сделал долги, но дело в том, что он все долги теперь заплатил и имел надежду получить место Ростовского-на-Дону градоначальника, которое проектировал министр внутренних дел создать, но которое на беду Рокассовского Министерство финансов затянуло в долгий ящик. Таким образом несчастный Рокассовский после уплаты своих долгов остался при 2800 р. казенного жалованья, при неосуществившемся ростовском градоначальстве и при уверении Толстого, что он слишком молод.
Положение действительно скверное, после того, что 4 года Рокассовский показал себя в самые трудные минуты в Екатериносл[авской] губернии молодцом.
И если сравнить назначения, которые предлагает сам Толстой у себя, с Рокассовским, то первые земля, а второй – небо…
Губ[ернский] предвод[итель Г. П.] Алексеев, Кривошеин, сам И. Н. Дурново, все пристают к Толстому: представьте же Рокассовского в губернаторы, а Толстой отвечает: да, да, непременно, и вот второй год, как он все его собирается представлять в…
Больно и грустно… Так у лучших людей ослабляют энергию и тушат в них святой огонь…
Был у меня [Д. И.] Воейков, бывший при [Н. П.] Игнатьеве, когда он был министром внутр[енних] дел, правителем канцелярии. Он теперь сотрудничает в «Гражданине», по финансовым статьям, и написал, по-моему, очень искусно и дельно параллель между записками Бунге и [Н. П.] Смирнова[400].
Сегодня он мне говорит:
– А вы знаете, что [А. А.] Абаза взял премии за сахар?[401]
– Как взял? Он отрицает.
– Мало ли что? А я вам даю слово, что он за вывозной за границу сахар брал премию.
– Значит он мне солгал, – говорю я.
– Значит.
Печальное открытие. Впрочем, оно не ново, к сожалению. Кто только ноньче не врет, и кто только ноньче не ставит свои интересы выше общественных.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!