Чернильная кровь - Корнелия Функе

Стражники тоже уйдут с Козимо, и солдаты из замка, и слуги — не старше мальчика, что ходит по пятам за Сажеруком. Даже Иво, сын Минервы, ушел бы на войну, если бы она его отпустила. «Они все вернутся, — думал Фенолио, подъезжая к конюшням. — Или почти все. Все будет хорошо, непременно. И не просто хорошо. Замечательно!»

52 ОРФЕЙ В БЕШЕНСТВЕ

Все слова написаны одними и теми же чернилами.

Fleur (цветок) и peur (страх) почти не отличаются друг от друга.

И я могу написать sang (кровь) по всей странице,

Снизу доверху — на ней не появится пятен,

А у меня — ран.

Филипп Жаккотте. Parlet

Элинор лежала на надувном матрасе и смотрела в потолок. Она снова поссорилась с Орфеем. Хотя знала, что в наказание ее запрут в подвале. «Как в детстве, правда, Элинор? — горько спрашивала она себя. — Отец так же наказывал тебя, застав с книгой, которая, по его мнению, была тебе не по возрасту. Да, за это тебя рано укладывали спать, иногда даже в пять часов вечера». Особенно тяжело это было летом, когда в саду пели птицы, а под окном носилась сестренка — сестренка, совершенно не интересовавшаяся книгами, зато обожавшая наябедничать на Элинор за то, что та с ней не играет, а опять уткнулась в запрещенную отцом книгу.

— Элинор, не ссорься с Орфеем! — Дариус без конца твердил ей это, но напрасно!

Она просто не может сдержаться. Да и как тут сдержишься, когда мерзкий пес обслюнявил некоторые из ценнейших ее книг, потому что его хозяину лень было поставить их обратно на полку!

Впрочем, с недавнего времени он не брал больше с полок ни одной книги, что немного утешало Элинор.

— Он читает сейчас только «Чернильное сердце!» — шепнул ей Дариус, когда они мыли посуду на кухне.

Посудомоечная машина сломалась. Как будто мало того, что она должна изображать кухарку в собственном доме, теперь еще руки у нее опухали от мытья посуды!

— Похоже, он выискивает там слова, чтобы составить из них что-то новое. Он их выписывает, и пишет, и пишет, корзинка для бумаги уже полна черновиками. Он пробует и так и сяк, потом читает вслух, и когда ничего не происходит…

— Тогда что?

— Ничего! — уклончиво ответил Дариус, старательно отскребая сковородку, но Элинор знала, что «ничего» его бы так не смутило.

— Что тогда? — повторила она.

У Дариуса покраснели уши от волнения, но все же он рассказал. Тогда Орфей кидал об стену ее книги, ее чудесные книги! В ярости он швырял их на пол, а одну даже выбросил в окно, и все это лишь потому, что ему не удавалось то, что удалось Мегги: «Чернильное сердце» не впускало его в себя, как он ни молил, ни ворковал своим бархатным голосом, снова и снова читая фразы, сквозь которые хотел проскользнуть.

И конечно, Элинор бросилась на его крик. Чтобы спасти своих печатных детей!

— Нет! — кричал Орфей так громко, что слышно было в кухне. — Нет, нет, нет! Да впусти же меня, проклятая книжка! Это я отправил назад Сажерука! Пойми это наконец! Что бы ты была без него? Я вернул тебе Мортолу и Басту. Разве не заслужил я за это вознаграждения?

Верзилы не было перед дверью библиотеки, так что удержать Элинор было некому. Он, наверное, опять бродил по дому в поисках, чего бы украсть (что самое ценное в этом доме — книги, он бы и за сто лет не додумался). Позже Элинор не могла вспомнить, какими словами обозвала она тогда Орфея. Она помнила только, какую книгу он держал в руке — прекрасное издание стихов Уильяма Блейка. И, несмотря на ее отчаянную брань, Блейк полетел в окно, а саму ее подхватил Верзила и оттащил в подпол.

«Ах, Мегги! — думала Элинор, лежа на надувном матрасе и рассматривая облупившуюся штукатурку на потолке. — Ну почему ты не взяла меня с собой? Или хотя бы не спросила?»

53 ХИТРОМЫСЛ

Да будет известно каждому врачу, что Бог вложил в травы великую тайную силу, например, против духов и безумных фантазий, доводящих человека до отчаяния, и помогают травы не силою дьявола, а благодаря своим природным свойствам.

Парацельс. Медицинские трактаты

Море. Мегги не видела его с того дня, как они уехали из деревни Каприкорна к Элинор, прихватив с собой фей и кобольдов, которые потом рассыпались в прах.

— Здесь живет цирюльник, о котором я говорил, — сказал Сажерук при виде бухты, показавшейся между деревьями.

Она была необыкновенно красива. Вода поблескивала на солнце, как зеленое стекло, пенящееся стекло, которое ветер укладывал все новыми складками. Ветер был сильный, он гнал по голубому небу кучевые облака и пах солью и далекими островами. От него становилось бы легко на сердце, если бы вдалеке, на голом утесе, возвышавшемся над покрытыми лесом холмами, не стояла крепость, мощная и грубая, как лицо ее хозяина, несмотря на посеребренные крыши и зубцы.

— Да, это он, — сказал Сажерук, перехватив испуганный взгляд Мегги. — Дворец Ночи. А утес, на котором он стоит, называют Змеиной скалой — а как же иначе? Он лыс, как голова старика, чтобы никто не мог незаметно подобраться к крепости под прикрытием деревьев. Но ты не бойся, до него отсюда не так близко, как кажется.

— А башни, — спросил Фарид. — Они правда из настоящего серебра?

— Да, — ответил Сажерук. — Его добывают из этой горы… и из других. Жаркое из дичи, молодые женщины, плодородная земля, серебро — Змееглаву многое нужно.

Бухту окаймлял широкий песчаный пляж. Там, где за полосой песка начинались деревья, виднелись вытянутая в длину стена и башня. На пляже не видно было ни души, ни одной лодки не лежало на песке, только это здание — низкая башня и длинная полоса черепичных крыш, едва видных за стеной. Туда вилась тропа, как змеиный след, но Сажерук повел их под прикрытием деревьев к задней стороне здания и исчез в тени стены, нетерпеливо поманив их за собой. Деревянные ворота, возле которых он их дожидался, были изрядно потрепаны непогодой, а колокольчик, висевший на них, проржавел от соленого ветра. Рядом с воротами росли полевые цветы. Соцветия уже увяли, а коричневыми коробочками семян лакомилась маленькая фея. Кожа у нее была светлее, чем у ее лесных сестер.

Все выглядело так мирно. Мегги услышала жужжание осы, сливавшееся с рокотом моря, но она хорошо помнила, какой мирной показалась ей и мельница. Сажерук этого тоже не забыл. Он долго стоял и прислушивался, прежде чем протянуть руку и дернуть за ржавую цепь колокольчика. Нога у него опять кровоточила. Мегги видела, как он прижал руку к бедру, но по дороге сюда он все время их торопил.