Обезьяны - Уилл Селф

Разумеется, здоровье Филипса пребывало в столь плачевном состоянии именно оттого, что фармаколог ни секунды не верил в истинность показанной Прыгуном последовательности жестов. Мало того, сотрудник «Крайборга» был бисексуал и любитель порезвиться с бонобо, а еще и принадлежал к тем западноевропейским самцам, которые забавлялись поездками в страны Центральной Африки и спариванием с местными. Для Филипса результатом такого вояжа стала болезнь, от которой он умирал прямо на глазах своих союзников. Все трое хорошо понимали, сколько иронии заключено в том весьма вероятном обстоятельстве, что бонобо, заразивший Филипса СПИДом, скорее всего сам заразился от дикого человека — через укус.

— «ХууГраа», — провокализировал бонобо в черном костюме и показал: — Готовы ли вы сделать заказы, джентльсамцы «хуууу»?

— «Хуууу» что это за блюдо «Просто бананы»? — ткнул когтем в меню Прыгун. Бонобо почесал свою фальшпромежность и замахал в ответ:

— Обозначено по образцу блюда в другом ресторане нашей сети, на Уордор-стрит. Гренки из беличьих мозгов на подушке из бананового пюре. Очень популярная штука «гррунннням-ням».

— «ХуууГраа» отлично, тогда мне для начала «Просто бананы» и суп.

Другие самцы тоже заказали еду, а официант, несмотря на свой дурацкий неуклюжий костюм, записал все в блокнот и ускакал на кухню, оставив конспираторов наедине обсуждать ситуацию с Буснером.

— «Уч-уч», — прокашлялся Уотли и показал: — Полагаю, настал момент открыть вожакам из ГСМ[153]глаза на ненадлежащее поведение мистера Буснера. Мало того что он водит тяжелого психического больного по улицам, где тот «уч-уч» угрожает нормальным обезьянам, — на нем же лежит вина за Дайксов психоз или что это там такое. Можно практически не сомневаться, что все заварил именно Буснер, приняв, по недомыслию, участие в тех нелегальных испытаниях «ррряв»!

— Я созначен, — щелкнул пальцами Филипс. — Какое бы уважение Буснер ни заслужил своими прошлыми достижениями — а у меня и на сей счет есть сомнения, — нынешнее его поведение представляет собой форменное «уч-уч» надругательство над пациентами. Мы должны что-то сделать!

Уотли с силой забарабанил по плечу Прыгуна, подчеркивая свою решимость:

— Прыгун «хуууу», как ты думаешь, Буснер знает, что Дайкс — вероятная жертва инклюзии и что его человекомания, скорее всего, спровоцирована лекарственно?

— Джентльсамцы, думаю, Буснер наверняка об этом догадывается. Он знает, что лечащим врачом Саймона Дайкса был именно Энтони Бом и что нелегальные испытания проводились именно на пациентах Бома. Другое дело, показал ли Буснер про это самому Дайксу…

— Ну, — снова вступил Филипс, — мне-то кажется, вывод в любом случае прост — то, что мы собрались сделать, нам придется сделать…

— Совершенно верно, потому-то я и приготовил заранее письмо в ГСМ, где подробно излагаю суть совершенных Буснером проступков. У меня тут два экземпляра, я предлагаю вам, джентльсамцы, почитать и немного подумать; если мы достигнем созначия, то в нужный момент просто отправим эту бумагу по почте «хуууу»?

Разумеется, как и подозревал Прыгун, сторонник психофизического подхода к душевным болезням и органическим нарушениям в обезьяньем мозгу давным-давно догадался, что, вероятно, именно его действия в значительной мере и привели художника сначала в «Чаринг-Кросс», а потом и к нему домой. Но, рассуждал Буснер, едва ли его можно признать виновным на основании причинно-следственной связи подобного рода. Он и Дайкс оказались на одной ветке — что ж, так тому и быть. У Дайкса, весьма вероятно, имеются органические нарушения нервной системы — врожденные либо благоприобретенные; не менее вероятно, что у него просто очень тяжелый и глубокий психоз. Ну и что? Какая бы из двух гипотез ни являлась истинной, важность и успешность их, Саймона и Буснера, совместной деятельности несомненна. Состояние художника улучшалось буквально день ото дня. Именитый психиатр делал вывод, что пациент все глубже постигает особенности феноменологического интерфейса меж своим сознанием и реальным миром, который достался ему в результате болезни, — подобно тому как любой шимпанзе, страдающий от нарушений работы органов чувств, научается нормально жить без глаз, утратив способность к визуальной коммуникации, или приспосабливается к глухоте, навеки погрузившись в тишину.

Далее, Буснер отлично понимал, что рано или поздно ему начнут задавать неудобные вопросы о характере его отношений с Дайксом. Тот факт, что Прыгуна почти не видели ни дома у Буснера, ни на работе в больнице, ясно означал — научный ассистент семимильными шагами четверенькает к заключению союза против учителя. Ну и пускай, думал Буснер, следуя за задницей экс-художника, виляющей меж прилавков оксфордского крытого рынка с его запруженными проходами и гулкой какофонией, если моя работа с сознанием этого несчастного закончится тем, что Совет лишит меня права заниматься врачебной практикой, — пускай. Вся моя философия, вся моя карьера стояли на одном краеугольном камне — последовательном отрицании, сухих функционалистских категорий; это будет достойный конец моего правления в группе.

Означенные размышления, осуществлявшиеся в уме согласно давно заведенной Буснером процедуре — мысли воображались термитами, которых именитый психиатр извлекал из муравейника своего мозга, — неожиданно прервались: мозг известил именитого психиатра, что его костяная оболочка соприкоснулась с задницей Саймона Дайкса.

— «Чапп-чапп», — фыркнул психоаналитик-радикал, вдыхая высокохудожественные, но оттого не менее анальные запахи своего пациента.

— «Хух-хух-хух», — пропыхтел Саймон и закашлялся. Он остановился прикурить очередную бактрианину — такое впечатление, будто у него в кармане не пачка, а рог изобилия. Буснер не возражал против курения, хотя неуклюжий пока Саймон регулярно засыпал себе все брюхо пеплом и ставил ожоги, — именитый психиатр беспокоился, как бы в результате Саймон не вернулся к своим наркоманским привычкам.

Саймона же это ничуть не беспокоило. Он сидел на земле, затягивался бактрианиной и, подняв брови, разглядывал пачку.

— Мои сигареты, — показал он, — с ними что-то не так.

— Слишком крепкие «хуууу»?

— Нет, совсем нет. Просто у верблюда на картинке два горба…

— Конечно, это же бактриан, а бактрианы — двугорбые верблюды. Сигареты так и обозначаются, «Бактриан». — Буснер потрепал подопечного по загривку.

— Я знаю, точнее, понимаю. Но насколько я помню… — Последовал ряд бессмысленных жестов. — Я помню себя человеком, и человеком я курил другие сигареты, «Кэмел», там был изображен одногорбый верблюд…

— «Кэмел» «хуууу», то есть просто верблюд. Вы хотите показать, что на вашей «планете людей» эти сигареты обозначаются просто «Верблюд», а не «Бактриан»?

— Так оно и есть «хи-хи-хи», как смешно, как глупо, какой тривиальный переворот… правда смешно «хуууу»?