Обезьяны - Уилл Селф

— Кстати, я не вижу ничего смешного в том, что сигареты делают с вашей шерстью, — отзначил Буснер, смазывая слюной особенно обожженное место у Саймона под левым соском, — и нам уже пора. Мы опаздываем к Хамблу, а уж я-то знаю, как он относится к опозданиям.

В самом деле, когда надоедливый и жестикуливый бонобо со скрипом тормозов остановил такси с именитым психиатром и его пациентом у нужного дома, Хамбл, второй психозоразвеиваетель в списке Буснера, уже ждал их.

Хозяин дома стоял на четвереньках, разглядывая гостей поверх живой изгороди своего сада; самец был такой пузатый и с виду агрессивный, что показался Саймону чудовищем из чудовищ, тем более что накинул на себя лишь старую армейскую камуфляжную куртку, которую к тому же забыл застегнуть. Гигантские плечи, столб пара, вырывающийся из обезьяньей пасти на холодном осеннем воздухе, — короче, Хамбл выглядел как самая настоящая обезьяна, без неясностей и двусмысленностей. Точь-в-точь горилла, сбежавшая из зоопарка, подумал Саймон, окинув взглядом откровенно деревенский дом, живую изгородь, яблоневый сад и уползающие в бесконечность поля стерли. Морда для взрослого самца чересчур бледная, зато бакенбарды необыкновенно пышные и рыжие, словно руно у барана.

Баки вкупе с оскаленными клыками испугали Саймона, так что экс-художник, оставив Буснера у машины расплачиваться с таксистом, на всякий случай очень уважительно ухнул, а затем лег за землю, задрал задницу и медленно пополз по лужайке к ограде.

Но Хамбл, как и показывал Буснер, оказался весьма эксцентричным типом. Он лишь легко, беззвучно побарабанил по ограде, ухнул столь же вежливо, как Саймон, перемахнул через кусты и принялся нежно чистить гостя, настукивая ему:

— Мистер Дайкс, пожалуйста, можно я буду обозначать вас Саймон «хуууу»? Ник чему вам так передо мной выстилаться. Я с удовольствием признаю вашу покорность, однако же, право, «чапп-чапп» не стоит!

Саймон повернулся кругом и уставился на своего сожестикулятника. Хамбл сидел с широко открытой пастью, но верхняя губа аккуратно прикрывала зубы, так что вид получался вполне миролюбивый.

— «Хууууу?» — вопросительно ухнул Саймон.

— Конечно, конечно, — ответил Хамбл. — Вы же, несомненно, помните, что показано в «Эпиграмме» у Кольриджа:[154]«Скромный домик с сараем на две кареты, / местного лорда имение, / у него[155]вызвал смех, ибо ему милей всех/ грех гордыни под маской смирения', «хууу» не так ли?

Саймон внимательно посмотрел на ухмыляющуюся морду гигантской обезьяны, заглянул в лучащиеся добротой глаза и, не думая о возможных последствиях, встал на дыбы и обнял Хамбла. Хозяин в ответ обхватил художника своими длинными, как два удава, лапами; никогда еще Саймон не чувствовал себя так хорошо и спокойно, а дружеские тычки Хамбла придали ему уверенности в себе. Постояв так несколько секунд, шимпанзе разъяли объятия, и Саймон показал:

— «Хуууу» доктор Хамбл, «чапп-чапп» я не могу вам передать, до чего приятно мне видеть, как ваши пальцы складываются в эту цитату. Кольридж — один из самых любимых моих поэтов. Всего за день до того, как меня увезли на «скорой», я размышлял об одном образе из Кольриджа, он писал, что сознание — стая чаек, они то собираются в большую белую тучу, то разлетаются в разные стороны…

— Точь-в-точь как группа шимпанзе, — перебил Хамбл Саймона.

— «Хууууу?» Да, наверное, в самом деле похоже на группу шимпанзе. Но я-то размышлял о сознании человека — вам это кажется глупым «хуууу»?

Хамбл, с тем же радостным выражением морды, повернулся к Буснеру, который не спеша четверенькал через лужайку на трех лапах, зажав под мышкой четвертой портфель. Старшие шимпанзе коротко поклонились друг другу, как и полагается старинным, но не очень близким союзникам.

— «ХууууГрааа», — проухал Буснер, а Хамбл, ответив ему тем же, показал:

— Как же, как же, Зак Буснер, отлично выглядите. Не запускал вам пальцы в шерсть уже… сколько времени я не запускал вам пальцы в шерсть «хуууу»?

— Реймонд, полагаю, с последнего раза прочетверенькала пара лет, — отзначил Буснер, — мы тогда встречались в том жутком пабе с Макелвоем, после его лекции в Королевском обществе «хуууу».

— Да уж, вечеринка выдалась жуткая, — щелкнул пальцами Хамбл, — но по одной лишь причине — потому что вы прихватили с собой того самца с Туреттом. Именно его неподобающие вокализации — если вы помните — и спровоцировали потасовку. Чтоб мне провалиться, Зак, до сих пор не могу забыть, как дико он вопил!

— Ну, тут не было ничего удивительного, Реймонд, истошные вопли в самый неподходящий момент — основной симптом синдрома Туретта. Ну да ладно, — продолжил Буснер, нежно шевеля шерсть у Хамбла в паху, — теперь мы снова вместе, и это главное, не так ли «хуууу»?

Хамбл оскалил клыки и громко заклацал зубами:

— «Клак-клак-клак» Зак, здесь вы правы, спору нет. Но теперь, полагаю, придется вам нас покинуть. Мне кажется, нашему союзнику Саймону будет полезно лишиться на некоторое время вашего приятного общества, и, надеюсь, вы того же мнения. Почему бы вам не оставить нас наедине и не сползать прогуляться «хуууу»? По-моему, вечер обещает быть просто чудесным.

Буснер, подумав, решил, что никакого подвоха тут нет. В самом деле, почему бы не оставить их и не отправиться почетверенькать по окрестностям? Хамбл — шимпанзе очень милый и приветливый, а то, что у него эксцентричный характер, только поможет ему найти общие жесты с Саймоном. Буснер извлек пальцы из шерсти союзника и встал на задние лапы.

— Куда, думаете, мне лучше направиться, Реймонд, вон туда «хуууу»?

— Да, можно туда, если хотите, в той стороне река, побродите по берегу, но будьте осторожны, когда дочетверенькаете до загона у самой воды — там пасутся собаки одного шимпанзе, они порой чересчур игривы.

Буснер чмокнул Саймона в морду и передал его, а заодно и свой портфель заботам Хамбла. А затем двое оставшихся шимпанзе некоторое время наблюдали за удаляющейся прочь розово-желтой орхидеей — задницей именитого натурфилософа, как он любил себя обозначать, отлично вписывавшейся в заросли многолетних садовых растений.

Хамбл заурчал, взял Саймона за лапу и повел в дом.

Следующие несколько часов оказались для Саймона самым ободряющим, самым восхитительным и интересным временем с начала болезни. Никогда еще он не чувствовал себя столь сосредоточенным, задействованным, воплощенным — и одновременно сбитым с толку. Предположения Буснера относительно способностей Хамбла влиять на Саймона оказались верными, но лишь в одном аспекте — натуралист столько знал о людях и их повадках, так умело и интересно о них распоказывал, так увлекательно подавал свои мысли, что Саймон незаметно для себя продвинулся на пути признания собственной шимпанзечности значительно дальше, чем за все минувшие недели».