Ковыль (сборник) - Иван Комлев

– Где?!

– Толстое, надёжное дерево – возле леса. Костёр надо сделать пошире, нагреем землю, потом сдвинем угли, настелим веток и будем спать. Дождя вроде не ожидается. – Видя в глазах Васильева готовность немедленно двинуться дальше, добавил: – Идти сегодня нет смысла, скоро стемнеет, вон солнышко скрывается.

Солнце уже наполовину опустилось за сопку, надвинулась тень, и враз похолодало так, что озноб прошёл по спине.

Костёр разложили, к счастью, на достаточно большом сухом бугорке. Теперь в него накидали сушняка, которого оказалось много у самой воды на берегу Чуни. Сели вокруг огня пилоты и мокрый Мушель, остальные стали искать зелёные ветки для подстилки. Искать, собственно, было нечего, лишь один небольшой кедр неподалёку, с него и стали брать дань. Этого, конечно, было мало, и Середюк с Ханитовым пошли вдоль ручья, там Павел видел ёлки.

– Фр-р! – в спустившихся сумерках неподалёку от них пролетели белые куропатки, расправив крылья, спланировали и пропали за деревьями.

– Где-то неподалёку на марь сели, – негромко сказал Павел. – Пойдём-ка поищем. У тебя что?

– Картечь, а в другом стволе жакан.

Ханитов поменял патроны на заряженные мелкой дробью, и они, стараясь шагать бесшумно, двинулись в ту сторону, куда улетели птицы. Вышли за деревья и остановились на краю мари. Тишина. На западе, невидимый, за горой догорал закат, а здесь уже белая ночь царила над тайгой. И вдруг среди тишины раздалось:

– Гу-ру, гур-ру-у…

И они тотчас увидели в полусотне шагов от себя два белых пятна на моховой кочке. Одна из птиц, устраиваясь удобнее, ворковала влюблённо:

– Гу-ру, ру-у…

Любовь губит не только людей.

Ханитов, высоко поднимая ноги, медленно двинулся в ту сторону, шагов через пять попробовал прицелиться, но, не будучи уверен, что попадёт, прошёл ещё столько же и остановился, боясь вспугнуть добычу.

– Гу-уру… – ещё раз блаженно вздохнула куропатка и затихла.

Валерий расставил понадёжнее ноги, вскинул ружьё и быстро, казалось не целясь, выстрелил. Дымок поднялся над стволом и завис голубоватым облачком, не рассеиваясь. Одна птица, подброшенная выстрелом, распласталась белым цветком на мху, а другая стремительно взлетела и скрылась за деревьями.

Павел повернулся и пошёл назад к ручью, ломать лапник для постели.

Обжаренная на костре куропатка, размером с Тамарин кулачок, источала такой аромат, что могла раздразнить аппетит самого пресыщенного гурмана. Тамаре дали «окорочок» – крохотный, не больше сливы, кусочек мяса на тоненькой косточке. Соли, конечно, не было, но не беда. Тамара с удивлением обнаружила, что даже на её непритязательный вкус – при зверском голоде куропатка была малосъедобной, будто жевать приходилось дерево или, точнее, горчащие почки хвойных деревьев. И ещё: «окорочок» был весь пронизан, как сорная рыба, тонкими косточками, так что даже безвкусное мясо надо было добыть. В общем, во рту было нечто малосъедобное, а в желудок не попало. Что чувствовали от «ужина» мужчины, которые менее приспособлены переносить энергетические затраты, она не знала, но всех ей было жалко, будто они доводились ей младшими братьями.

Догоравший костёр сдвинули к реке, распинали сапогами угли, Бойков подмёл обожжённую землю веником из прутьев, поверх настелили еловый лапник и пушистые кедровые ветви, и Соломин, который, кажется, смирился, наконец, с тем, что сегодня они не добрались до базы и, возможно, не попадут туда ещё и завтра, сказал:

– Даме – лучшее место. Прошу!

Но Тамара отступила назад, смутилась:

– Нет, я после, – и ещё отошла.

– Ну, тогда… – он посмотрел на мужчин, не решившихся лечь первыми, шагнул к веткам, – тогда я приглашаю… – и повалился на хвою.

Тамара ушла в сторону, в серую тьму, где её уже было не различить, а когда вернулась, все спали, лёжа вплотную друг к другу, но как попало: кто к центру головой, кто – ногами. Только Ханитов лежал с открытыми глазами и поднялся, когда она приблизилась.

– Ложись, – сказал он, уступая своё место, – тепло, как на печке!

Она не стала возражать, легла и обнаружила под собой телогрейку.

– Нет, – сказала Тамара, – так не пойдёт.

Она сняла свой ватник.

– И ты ложись, укроемся.

Они потеснили чьи-то ноги и устроились – спина к спине.

Солнце не разбудило их. Соломин проснулся, как всегда, в шесть утра, сработал внутренний будильник. Он прошёл к ручью, который за ночь чуть убыл, но был всё таким же мощным и неприступным, умылся, вытер лицо рукавом. Середюк, омочив руки в воде, протирал глаза, только Гардер смотрел на любителей гигиены с некоторой усмешкой. Саша Носов подначил:

– Ему чего умываться? Он вчера ванну принял.

Заулыбались все. Чувство голода никто не испытывал; организм после определённого срока перестраивается на внутренние резервы. А Бойков с удивлением отметил:

– Смотри-ка, правда: «Сон заменяет еду!»

– Рацию не забудь, – напомнил ему Середюк. – Ну, всё в порядке? Тогда – за мной!

Павел пошёл впереди и вывел к «мосту» товарищей по несчастью.

– Хм, – покачал головой Васильев, – это называется «надёжное дерево»?

– Вполне, – ответил Павел, – только не напирайте сильно руками на сучки, они хрупкие.

Он подошёл к дереву, взобрался на него по корням и пошёл, постукивая сапогом по тем сучкам, которые мешали надёжно утвердить ногу на стволе. Несколько сучьев с треском слетели в воду. У противоположного берега, где ствол был всего лишь чуть шире ступни и покачивался, он сел на него верхом лицом к товарищам, упёрся ногами в толстые сучья, сказал:

– Ну, кто следующий? Подстрахую.

Первой, к удивлению Павла, подошла к дереву Тамара.

– На воду не смотри, – предупредил её Валерий и взобрался на дерево следом.

– По одному! – предупредил Соломин. – А то ещё переломится.

Тамара до середины дерева шла медленно и аккуратно, чуть придерживаясь руками за ветви, но над потоком её вдруг качнуло, она ойкнула, оперлась рукой о толстый сучок, он треснул, но не обломился. Удержавшись, она выпрямилась и пошла как по школьному буму – решительно и быстро… В шаге от Павла руки их встретились, и он так крепко ухватил её ладошку, что она опять ойкнула. И засмеялась. И сзади на берегу тоже раздался смех облегчения.

Благополучно перебрались на желанный правый берег и остальные.

Вернулись вдоль ручья к берегу Чуни, на тропу, и шли по ней часа полтора, быстро и без приключений.

Одна беда: пробудился голод, который зверел с каждым шагом.

– Надо будет попробовать ещё раз связаться с базой, – подошёл Соломин к Середюку, – может, вчера мы оказались в мёртвой зоне. Знаешь, бывают такие глухие места.