Фидель Кастро - Максим Макарычев

Республика Куба будет закупать в СССР машины и оборудование, нефть и нефтепродукты, пшеницу, бумагу, цветные металлы, химические товары, удобрения и другие товары»[353].

В конце переговоров Анастас Микоян заверил Фиделя Кастро, что Москва выделит Гаване торговый кредит в 100 миллионов долларов, будет снабжать Кубу нефтью. Первый советский кредит был предназначен для строительства сталелитейного завода, идею которого «пробивал» Че в рамках программы индустриализации страны. 23 февраля 1961 года Эрнесто Че Гевара был назначен министром промышленности Кубы, в ведение которого были переданы национализированные отрасли промышленности и десятки новых предприятий. Они перешли в новое министерство из–под контроля департамента индустриализации ИНРА.

Для кубинцев особую выгоду представляло то, что цены на нефть, которая поступала из Советского Союза, были на 33 процента ниже мировых. Че Гевара, ставший директором Национального банка, говорил Александру Алексееву, что Куба сэкономила на этой сделке 20 миллионов долларов. Весной 1960 года в Гавану пришел первый советский танкер с нефтью, который торжественно встречали тысячи жителей кубинской столицы. А из тропиков к далеким советским берегам, в полярные широты, отправился первый паром с сахаром.

Спустя много лет в одной из своих статей Фидель признался, что, несмотря на внешнюю легкость таких «сахарных сделок», ему приходилось серьезно спорить с русскими: «Помню, как я торговался с советской стороной о каждом центе цены на сахар; я обнаружил на практике то, что знал только в теории: неравный обмен. Они гарантировали цену выше той, что господствовала на мировом рынке. Соглашения планировались по пятилетиям; если в начале пятилетия ты посылал определенное количество тонн сахара в уплату за товары, в его конце стоимость их продуктов по международным ценам была на 20 процентов выше. Ведя переговоры, они всегда проявляли щедрость: однажды цена на мировом рынке вследствие конъюнктуры достигла 19 центов, мы крепко держались за эту цену, и они ее приняли. Это послужило затем основой для применения социалистического принципа в отношении того, что при строительстве социализма экономически более развитые должны поддерживать менее развитых»[354].

Олег Терехов, который в начале 1990–х годов был директором Ленинградского порта, не без юмора вспоминал о первом долгожданном «сахарном» рейсе из Кубы: «В 1960 году, когда я работал диспетчером Мурманского порта, сюда пришло первое советское судно, груженное кубинским сахаром. Во время пути по холодным морям сахар заледенел, превратился почти что в камень, хоть отбойным молотком орудуй. Докеры мне говорили, что не могут разгрузить судно. Пришлось воздействовать личным примером. Я спустился в трюм и начал ворочать мешки с сахаром, они действительно были очень тяжелыми, казалось, что они набиты камнями. Но все–таки мы судно разгрузили. Вот так, на собственном горбу, я впервые познакомился с кубинским сахаром»[355].

Фидель Кастро не мог не понимать, что Москва действует себе в убыток, идет на явные послабления кубинцам, лишь бы, как говорится, материально поддержать революцию. Так, например, советские потребности в сахаре, причем гораздо лучшего качества, вполне удовлетворяла Украина. Можно добавить, что лишь пятая часть кубинских поставок сахара оплачивалась в валюте, остальное должно было идти в обмен на бартер. Позже его подавляющую часть составило советское оружие.

Покупка Советским Союзом у Кубы сахара была не экономической сделкой, а политическим актом, показывающим, что у Кубы появился могущественный «надежный друг», который, образно говоря, может прикрыть ее своим щитом. На самом деле последствия этого соглашения были уникальны еще и потому, что впервые в истории Латинской Америки страна, чья экономика ранее была полностью завязана на могущественного северного соседа, переориентировала ее на государство, которое располагалось в другом полушарии.

После визита советской делегации в речах американских деятелей и в североамериканской прессе начали все громче звучать опасения, что Куба попадет под влияние коммунистической Москвы. Но коммунистические идеи в то время были не просто не популярны, а отвергаемы населением на Кубе. Авторитет, влияние кубинских коммунистов – Народно–социалистической партии, – несмотря на симпатии к ним Че и Рауля Кастро, были крайне слабы. В ее рядах не было и 20 тысяч членов, коммунистическую газету «Нотисиас де Ой» на Кубе почти никто не читал. Фидель Кастро, объявляя о дружбе с Москвой, рисковал потерять значительную часть своих сторонников, а главное, дать лишний повод для активизации на острове контрреволюционной деятельности. Он сам прекрасно понимал, что «красная угроза» только и нужна была американцам, чтобы высадиться на остров.

Будучи реалистом и прагматиком, Фидель Кастро не мог не понимать, что в четко очерченных к началу 1960–х годов границах мировой двухполярной системы нельзя, поссорившись с одним колоссом (читай – Вашингтон), конфликтовать с другой силой (то бишь Москвой). Тем более в условиях все нарастающей угрозы интервенции было бы безумием отрекаться от помощи державы, исповедующей учение Маркса, так почитаемого Фиделем. Тут приходилось действовать по принципу – враг моего врага – мой друг.

Теперь, по прошествии лет, понятно, что без помощи Советского Союза Куба продержалась бы максимум один–два года. Не только из–за того, что отстоять саму победу неизмеримо труднее, чем победить в первый раз. Слишком много внешних и внутренних факторов стало играть не на пользу революционного правительства, к тому же резко и сознательно пошедшего на конфронтацию со своими противниками. Над кубинской экономикой нависла смертельная угроза не только потому, что Куба перестала быть «сахарницей» Соединенных Штатов. Она лишилась нефти и всех энергоносителей. А ей их в той ситуации, объективно говоря, мог дать только Советский Союз. Именно тогда, весной 1960 года, после взрыва на «Ле Кубр», понимая, что США попытаются обезоружить Кубу, Фидель впервые открыто попросил Москву о военной помощи. «Кубинский народ примет с благодарностью любой дружественный жест СССР в отношении Кубы», – сказал Фидель Кастро Александру Алексееву, о чем тот немедленно уведомил Москву. «Могу засвидетельствовать, – писал годы спустя Алексеев, – что до диверсии на „Ле Кубр“ в наших беседах с кубинскими руководителями не поднимался вопрос о военной помощи»[356].

В послании от 12 марта 1960 года, направленном в Гавану после возвращения Микояна в Москву и его доклада на политбюро, говорилось, что Советский Союз поможет Кубе. Правда, в Москве полагали, что США «вряд ли решатся предпринять открытую интервенцию против Кубы». СССР решил снабжать Кубу вооружением, поставляя его с территории «братской» Чехословакии, а если понадобится, то напрямую из Советского Союза.

Между тем в США уже шли приготовления к интервенции. 14—15 марта 1960 года были проведены самые крупные и масштабные учения в Карибском море за всю историю. В них было задействовано 18 тысяч американских военнослужащих. Авиадесантные части и подразделения морской пехоты отрабатывали тактику высадки на вражеской территории. А однажды Пентагон распорядился отправить в соседнюю с Кубой Доминиканскую Республику пять тысяч своих солдат, но не для учений, а в краткосрочный отпуск. Дескать, расслабляйтесь, ребята, напрягись, Фидель!