Последний самурай - Хелен Девитт

Я попытался вспомнить, когда наступает трупное окоченение. Я положил его руку на место и поплакал на его холодном плече. Теперь было можно, теперь он не подумает, что должен постараться, что даже, пожалуй, должен жить дальше со своей тошнотой.

Я просидел рядом с этим всю ночь. Рядом с мертвым телом было легче — оно напоминало, что он убил забитого ребенка и плачущий глаз.

Утром щека его была ледяной. Я проснулся около 5:00; лампа все горела. Я полежал рядом с твердой холодной штукой на кровати — все думал, надо встать и что-то сделать. Я подумал: Ну ладно, ему-то вставать не надо. Он как-то сказал, что просыпался по утрам в 5:00 и два, три часа лежал, глядя в потолок, надеясь опять уснуть и говоря себе, что можно и встать. Минут через пять-десять в первый раз за день появлялся улыбчивый шахматист, и он говорил себе, что можно и встать, и лежал, глядя в потолок.

Я надел его джинсовую куртку и все выгреб из карманов. Взял со стола письма, зашагал по улице к почтовому ящику.

Как-то вечером около 21:00 я вернулся домой. Сиб печатала «Международный вестник яхтенного спорта и водных лыж».

Я думал проскользнуть наверх, но она подняла голову. Она сказала: Что-то случилось?

Я сказал: Нет.

Она сказала: Тогда что не случилось?

Я сказал: Ну

Я сказал: Один человек покончил с собой. Я рассказал ему про Джонатана Гловера и бросить жену, но он сказал, что не поможет.

Сиб сказала: Ну

И положила руку мне на плечо.

Я подумал: Зачем я держу ее здесь?

Я все думал, что отпустил Рыжа Дьявлина туда, куда он хотел, а ведь он ничего для меня не сделал. Я все думал, что надо сказать Давай, вперед.

Я сказал: А ты про Джонатана Гловера думаешь? Может, тебе уехать из страны и сменить работу. Поехать куда-нибудь, где не нужно разрешение.

Сиб сказала: В смысле в Штаты? Я не хочу в Штаты.

Я сказал: Почему?

Сиб сказала: Там нет «Жареных кур Небраски». Не описать словами, какая тоска.

Я решил, что на сей раз она не отвертится. На мне по-прежнему была его куртка; Рыж Дьявлин не дал бы ей отвертеться.

Я сказал: Можно бросить печатать «Британского страусовода» и найти другую работу.

Сиб сказала: Я слишком многих не хочу видеть. И вообще, чего это мы о моих проблемах? Расскажи мне про человека, который умер. Вы дружили?

Я сказал: Что толку о нем говорить? У него проблем нет. Его проблем больше ни у кого нет. Почему ты не едешь в Штаты?

Сиб сказала: Я не хочу об этом

Сиб сказала: Знаешь, встречая дурака, отучившегося в Гарварде, мой отец всякий раз чувствовал, что ему плюнули в душу.

Я сказал: И поэтому ты не едешь в Штаты?

Сиб сказала: Ты бы его слышал, когда Киссинджера позвали в Колумбийский универ, — у того, мол, руки в крови миллионов[150].

Я сказал: И поэтому ты печатаешь «Британского страусовода»?

Сиб сказала: Дело в том

Сиб сказала: Просто я

Сиб расхаживала туда-сюда. Наконец сказала: Знаешь, не знаю, знаешь ли ты, Людо, но если у тебя есть мотель, всегда можно купить другой мотель.

Я сказал: Что?

Если у тебя есть мотель, всегда можно купить еще, сказала Сиб. А если можно купить, нельзя упускать шанс.

Я сказал: Что?

Сиб сказала: Ты это понимаешь, только когда у тебя есть мотель.

Я сказал: Так я это к чему

Сиб сказала, ее дядя Бадди смутно воображал, что успех мотеля замостит ему путь прочь из бухгалтерии, что даже в 30, может, не поздно попробовать что-то новое. Она сказала, ее мать воображала, что успех мотеля покроет ее занятия музыкой, поскольку с ее уровнем она вряд ли получит стипендию там, куда захочет пойти. Она сказала, ее отец внес начальную сумму, а мать и дядя взялись за мотель, чтоб он получился прибыльным, и в один прекрасный день выяснилось, что отец обнаружил потенциал в другом городишке.

Я сказал: Но почему

Сиб сказала, в мотельном бизнесе величина дохода зависит от выявления прежде не раскрытого потенциала, и у отца внезапно обнаружился дар. Она сказала, потенциал городишки заключается в том, что через несколько лет туда устремятся все, а чтобы потенциал оставался пока нераскрытым, в городишко, когда покупаешь здание или участок под будущий мотель, не должен стремиться никто.

Я сказал: Но почему

Сиб сказала, в городишках с нераскрытым потенциалом редко встречались хотя бы общества любителей камерной музыки, не говоря уж о симфонических оркестрах, и музыканты устремились бы туда с вероятностью еще меньшей, нежели все прочие люди, кто…

Я подождал, пока Сиб продолжит. Я подумал, может, если помолчать, она в конце концов объяснит.

Отец никогда не говорил про своего отца, сказала Сиб. Мать беспрестанно жаловалась на своих родителей, которые вечно слали ей в подарок свитера из Филадельфии.

Я подождал, пока Сиб продолжит, и после паузы она продолжила:

В строящийся мотель на окраине Покателло доставляли посылку в бурой бумаге. «О, господи боже мой, — говорила мать, плеща в стакан чистый скотч и выпивая одним глотком. — Ну что же, придется эту дрянь открывать». Она разрывала бурую бумагу, разрывала золотистую упаковку, открывала плоскую коробку из «Уанамейкерс» и из-под многочисленных слоев папиросной бумаги извлекала кашемировый свитер, бледно-лимонный, или бледно-зеленый, или сливовый, с перламутровыми пуговичками. «Ну что же, придется мерить эту дрянь», — наконец говорила она, залезала в свитер и поддергивала рукава до локтей, дескать, ах, какое старье, они с подругами всегда так носили кашемировые свитера. Она доставала сигарету, чиркала спичкой, закуривала и глубоко затягивалась, хотя всегда говорила, что ее связки это доконает. «Меня бесит вот это лицемерие», — говорила она, и садилась сочинять благодарственное письмо, которое начиналось словами «Милая мамочка, огромное спасибо за восхитительный свитер», и сидела, курила, смотрела в пустоту.

Я подождал, пока Сиб продолжит, но она не продолжила. Она взяла пульт. ВКЛ. ПУСК.