Короли Жути - Николас Имс

Поначалу задумка Муга обнадежила Клэя, но утром, когда над заснеженными горами встало солнце, он впервые – если не считать изображения в хрустальном шаре – увидел Кастию в нескольких милях к востоку. Город походил на крохотный островок, затерянный посреди ядовитого океана кошмаров.

Грудь сдавило, будто тисками, дыхание прервалось, сердце застучало, как кузнечный молот. Клэю захотелось отвернуться, закрыть глаза, смотреть куда угодно, но только не на Жуткую орду, которая мерзкой колышущейся слизью расползлась до самого горизонта.

Кто-то – наверное, Гэбриель – однажды сказал, что тот, кто не ведает страха, не обретет настоящей храбрости. Прекрасно понимая, что храбрости вскоре потребуется немерено, Клэй решил набраться как можно больше страха и сейчас впитывал в себя жуткое зрелище, которое обволокло его душу, сжало сердце железной рукой и сдавило…

– Что-то его слишком давно нет, – сказал Тиамакс.

Арахнид уже нанес боевой раскрас: весь панцирь был черным, кончики членистых ног – кроваво-красными, а на груди багровело изображение песочных часов. Неизвестно почему, но именно оно очень пугало Клэя.

– Нас пока не заметили, – сообщил Подсвинок, опасливо выглядывая за левый борт.

«Вот и хорошо», – подумал Клэй.

Тут Аша указала вниз, на боковую улочку, заваленную обломками зданий, и процедила сквозь зубы:

– Гноллы!

Клэй, сощурившись, посмотрел за борт: под полуразрушенной стеной затаилась стая человекоподобных гиен.

– Баррет, Тиамакс, Подсвинок, гоните их вперед, – приказал Гэбриель. – Аша и Ганелон, зайдите с другой стороны, возьмите их в тиски и прирежьте всех до единого. А мы дождемся Матрика.

Как ни странно, вожак «Авангарда» беспрекословно подчинился приказу Гэбриеля, перемахнул через борт и поманил товарищей за собой:

– Пойдем, ребята! Если эти оглоеды сбегут и предупредят своих собратьев, все наши замыслы пойдут прахом.

Кит спустился с корабля вслед за Ашей и Ганелоном.

– Я хорошо знаю город, – объяснил ревенант южанину, предвосхищая его возражения. – Со мной ни один гнолл от вас не сбежит.

Ганелон хмуро кивнул, и все трое помчались на восток.

Какой-то гнолл испуганно завыл. Баррет оборвал вой метким выстрелом из арбалета, кивнул на Эдвика и сказал Гэбриелю:

– Ты барда мне не убей.

– Ничего не могу обещать, – скупо улыбнулся Гэб.

Баррет усмехнулся и приказал остальным:

– Ну, поехали!

Первым шел Тиамакс, сжимая в четырех из шести рук разнообразное оружие, в частности метательное копье с зазубренным наконечником. Арахнид ловко пронзил копьем ближайшего гнолла и повернул брюшко к оставшимся тварям. Из паутинных желез внизу брюшка залпом вылетели белые клейкие нити, оплетя гноллов прочной сетью.

«Фу, какая липкая гадость». Клэй невольно скривился и едва не ойкнул от боли, потому что швы на лице натянулись. Теперь он лучше понимал, почему Аша упрямо отказывалась переспать с Тиамаксом, несмотря на все шесть рук, которыми так гордился арахнид.

Баррет, на бегу перезарядив арбалет, выстрелил еще раз – гноллы, опутанные липкой сетью, стали прекрасной мишенью, – а потом закинул его на плечо и выхватил из-за пояса пару боевых топориков. Подсвинок топотал рядом, прикрываясь длинным прямоугольным щитом и помахивая отцовским шипастым цепом. Клэй нисколько не сомневался, что парень в бою не подведет, иначе, чьим бы сыном он ни был, Баррет ни за что не взял бы его с собой.

Гэбриель беспокойно переминался у поручней: ему, как и Клэю, хотелось спрыгнуть с корабля и присоединиться к битве. Внутреннее возбуждение передалось и телу: сердце Клэя забилось быстрее, пальцы непроизвольно сжались в поисках привычной тяжести щита или рукояти молота, – правда, об этом можно было только мечтать, пока не срастется сломанная рука.

Муг, разделяя общее настроение, подошел к друзьям и присел на корточки у поручней.

– Великий был воин, хоть жиром заплыл, как боров, – заметил он.

– Кто? – вздрогнув от неожиданности, в один голос спросили Клэй и Гэбриель.

– Элавис. – Муг указал на скульптуру в центре храмовой площади.

Статуя, в отличие от окружающих построек, на удивление хорошо сохранилась. Древний герой, склонив голову и расставив ноги, стоял на постаменте высотой в два человеческих роста. Одной рукой он опирался на эфес опущенного меча, а второй указывал вдаль, на восток, – вероятно, на столицу Державы, средоточие государственной власти. Муг ничуть не преувеличил: герой и в самом деле был невероятно тучен.

– Герой Державы, один из ее лучших воинов, – пояснил Муг.

Клэй недоуменно наморщил лоб:

– Но ведь в то время люди были простыми слугами.

– По большей части да, – кивнул Муг. – Элавис – редкое исключение. Он добился славы, сражаясь в поединках с паладинами соперничающих экзархов. Он не проиграл ни единой битвы и умер непобежденным. Жаль только, что очень молодым.

– А как он умер?

Муг почесал кустистую бровь:

– Сами видите, он был весьма упитанный… По слухам, стульчак в нужнике не выдержал его веса и подломился, а Элавис упал в выгребную яму и там утонул.

«Дерьмовая смерть», – хотел было сказать Клэй, но тут откуда-то из-за храмовых колонн послышался крик.

– Что это, слышите? – спросил Клэй.

Эдвик приложил ладонь к уху:

– Похоже на Матрика.

Над площадью звучало что-то неразборчивое. Гэбриель соскочил на землю и сделал несколько шагов вперед. Клэй взглянул на боковую улочку, заваленную трупами гноллов, но Баррета и остальных там не было.

– …кра-аб! – протяжно донеслось из глубин храма.

– Верно, Матрик, – сказал Муг. – Только слов не разобрать. Гэб, ты что-нибудь понимаешь?

Гэбриель помотал головой:

– Нет. Похоже на…

– Водяной краб? – предположил Муг. – О чем это он? Откуда здесь крабы?

– Заводите корабль, – пробормотал Клэй.

Из-за колонн стремглав выбежал Матрик, прижимая к груди какое-то колесо из белого камня.

– Заводите корабль! – завопил он. – Заводите корабль! Заводите долбаный корабль!

Гэбриель обернулся:

– Эдвик!

– Завожу! – выкрикнул Эдвик, метнувшись к рулевой панели.

Фасад храма рухнул, обломки камня дождем посыпались на площадь, ударяли в брусчатку, раскалываясь на острые осколки. Из развалин с оглушительным ревом вырвался дракон – самый настоящий, до усрачки.

Каким Акатун был, таким он и остался: огромный, злобный, клыкастый, покрытый черной чешуей, утыканный шипами, рогами и зазубренными выступами, будто самая большая на свете вешалка для шляп. Вдобавок он, похоже, до сих пор таил обиду из-за того, что когда-то его едва не убили, так что настроение у него было соответствующее.