"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

После ещё двух недель путешествий, 28 мая, он вылетел из Хельсинки, указав в маршрутном листе пункт назначения — Стокгольм. Через двадцать минут после вылета он выключил коммуникационное оборудование и повернул на восток. Финские авиадиспетчеры испугались, что его самолёт упал, и объявили операцию спасения. Руст исчез в облаках.

В Советском Союзе был праздник — День пограничника.[566] В 14:25 «Цессна» с небольшим немецким флагом у хвоста, держась на небольшой высоте, проникла в советское воздушное пространство. 31 минуту спустя Руст пролетел мимо города Кохтла-Ярве на высоте около 900 метров. Он взял курс на Москву. Советская система ПВО засекла самолёт; батареи получили предупреждение, в воздух поднялся реактивный истребитель. Пилот истребителя приблизился к маленькой «Цессне» — он летел в семь раз быстрее — и доложил, что видит лёгкий самолёт, белый в синюю полосу, на высоте 900 метров.

Руст увидел истребитель, красную звезду, разглядел даже кислородную маску пилота. Он испугался, что его собьют. «Сердце упало в штаны», — вспоминал он позднее. Но истребитель исчез, и Руст продолжил путь к Москве.

Система обороны на земле и в воздухе, которую строили десятилетиями, чтобы предупредить о появлении американских бомбардировщиков, несущих ядерное оружие, дала маху. Операторы радара не попытались определить тип самолёта-нарушителя. Они не доложили о происшествии в штаб ПВО. Неустойчивая погода и помехи на радаре заставили их усомниться: а был ли вообще самолёт? Они подумали: может быть, это стая птиц?[567] У истребителя хватало топлива только на сорок минут полёта на низкой высоте, и он не мог оставаться в воздухе дольше. Тогда в воздух подняли ещё одну группу истребителей; один из них обнаружил Руста, но ничего не предпринял. В 15:58, операторы радара потеряли немца. Больше ничего сделано не было. В 18:38 московская система ПВО переключилась на обычный режим дежурства.

В этот момент Руст приближался к Москве, ошеломлённый её размерами. Он заметил похожее на куб здание гостиницы «Россия», а неподалёку — Красную площадь. Он снизился, чтобы приземлиться там, но на площади были люди, и он, опасаясь жертв, поднялся выше и сделал круг, а потом ещё один. С третьего захода он заметил широкий мост и приземлился на нём в 18:45, вырулив между Красной площадью и Собором Василия Блаженного. Руст — в огромных лётных очках и оранжевом жилете — выбрался наружу и объявил, что прибыл с миссией мира. Собралась толпа. Затем Руста увели сотрудники КГБ.

Полёт Руста привлёк внимание страны и всего мира. Следующие несколько дней по Москве ходили анекдоты, например, такой: группа граждан собралась на Красной площади с чемоданами. Когда милиционер спросил, что они тут делают, они ответили: «Ждём рейса на Гамбург». Однако для военных выходка Руста смешной не показалась. Начиналась эпоха крылатых ракет, способных лететь на низкой высоте и избегать радаров. Если самолёт Руста перепутали со стаей птиц, как защитить страну от ракет? Советским военным было стыдно. После катастрофы корейского авиалайнера в 1983 году правила запрещали стрелять в гражданских нарушителей — их нужно было вынудить к посадке. Но они даже не попытались этого сделать.

Горбачёв был в тот момент в Берлине, где встречался с руководителями стран Варшавского договора — он рассказывал им о новой советской военной доктрине. Он заявил союзникам, что выходка Руста «не даёт никаких оснований усомниться в эффективности наших технологий или надёжности нашей обороны», но сам он был растерян. «Я был ужасно потрясён и был в совершенном недоумении, как такое могло случиться», — вспоминал он.[568] На следующий день, когда Горбачёв сходил с трапа самолёта в Москве, глаза у него были, по словам Черняева, «злющие». Черняев написал Горбачёву перед заседанием Политбюро на следующий день: «Великую военную державу на какой-то момент превратили в анекдот, в посмешище. Случившееся вновь заставляет задуматься о состоянии нашей армии. Ведь произошло это не из-за несовершенства техники. Чтобы засечь такой самолётик, достаточно техники образца 1930-х. “Сработало” разгильдяйство, которое стало уже не чем-то эпизодическим, а признаком серьёзной болезни армии». Черняев просил Горбачёва рассмотреть возможность военной реформы и уволить министра обороны Соколова: «Может, я во власти эмоций, под действием этого позорнейшего случая с самолётом, который в одно мгновение обесценил очень многое во всей нашей военной структуре, а не только в наших ПВО и ПРО, но чувствую, что не может быть перестройки и победы нового мышления без принципиальной перестройки армии».[569]

Заседание Политбюро проходило напряжённо. Горбачёв, насмешливый и грозный, заявил, что вторжение Руста продемонстрировало беспомощность Министерства обороны. Первый замминистра Петр Лушев стал докладывать Политбюро о том, что произошло. Он описал, как самолёт подлетел к Москве незамеченным.

Горбачёв:

— И это продолжалось два с половиной часа, в течение которых самолёт-нарушитель находился в зоне 6-й армии? Они вам доложили?

— Нет. Я узнал об этом после посадки самолёта в Москве.

— От ГАИ узнали?

Лушев объяснил, что, согласно действующим правилам гражданские самолёты нужно не сбивать, а принуждать к посадке. Истребители двигались слишком быстро.

Рыжков, глава правительства, спросил:

— А вертолёты — их разве нельзя было использовать?

— В ПВО нет вертолётов, — ответил Лушев. Он заявил, что причинами инцидента были «потеря бдительности и притупление чувства ответственности, прежде всего на дежурстве», а также «беспечность офицеров, привыкших к рутинным процедурам и не подготовленных действовать в нестандартных обстоятельствах».

Горбачёв поинтересовался: «И как мы тогда будем действовать в боевых условиях, когда возникнут нестандартные ситуации?»

Горбачёв уволил главу сил ПВО и тут же принял отставку министра обороны Соколова. Были уволены ещё около 150 офицеров высшего ранга. На место Соколова был назначен его заместитель Дмитрий Язов, известный своим кротким нравом. Единственный из высокопоставленных военных, кого эта история не затронула, — Ахромеев.

В тот вечер Горбачёв позвонил Черняеву домой. «Опозорили страну, унизили народ», — сказал он. Горбачёв рассуждал: не стоит ли и ему самому уйти в отставку? Потом заявил: «Но ничего, пусть все у нас и на Западе знают, где власть. Она — в политическом руководстве, Политбюро. Теперь умолкнут кликуши насчёт того, что военные — в оппозиции к Горбачёву, что они вот-вот его скинут, что он на них всё время только и оглядывается».[570]