Бен-Гур - Льюис Уоллес

Прохождение спортсменов вызвало еще больший восторг, поскольку среди присутствующих не было, пожалуй, ни одного человека, который бы не поставил на того пли другого из них хотя бы четверть сестерция. Примечательным было то, что уже сейчас выделились фавориты публики: их имена громче всего звучали с трибун, их осыпали цветами и гирляндами с балкона.

Если у нашего читателя и были вопросы о степени популярности состязаний по тем или иным видам спорта, то при появлении квадриг они сразу бы исчезли. К великолепию своих колесниц и превосходящей всякое воображение красоте лошадей колесничие присовокупили еще и блеск своих одеяний. Их туники, короткие и без рукавов, были сшиты из ткани самой тонкой выделки, причем цвет этой ткани соответствовал цветам, под которыми выступал данный участник. Каждого колесничего сопровождал помощник – всех, кроме Бен-Гура, который по какой-то причине, возможно из недоверчивости, решил выступать в одиночестве. Точно так же все, кроме него, имели на головах шлемы военного образца. При приближении квадриг зрители вскочили на скамьи и разразились громкими приветствиями, в шуме которых внимательный наблюдатель мог различить звуки дудок, в которые гудели присутствовавшие здесь же женщины и дети. Когда же квадриги поравнялись со зрителями, с балкона на них обрушились потоки цветов, грозя завалить колесницы. Даже лошади получили свою долю оваций, хотя следует заметить, что они оказались менее чувствительными к воздаваемым им почестям, чем их хозяева.

Очень скоро и здесь стало совершенно ясно, что некоторые из колесничих более популярны у зрителей, чем другие. Выяснилось и то, что почти каждый из зрителей на скамьях, как мужчины, так и женщины и даже дети, имел на себе цвета своего фаворита: чаще всего это была цветная лента, нашитая на грудь или вплетенная в волосы, – здесь серая, там желтая или голубая. Но если всмотреться в массу людей на трибунах, становилось ясно, что в ней преобладали белый и алый с золотом цвета.

На современных нам подобных спортивных соревнованиях, особенно тогда, когда на их исход заключены пари на значительные суммы, зрители отдают свои предпочтения в зависимости от беговых качеств лошадей. Здесь же, однако, для зрителей имела значение прежде всего национальность выступавших. Если византиец и сидонянин явно не пользовались поддержкой публики, то лишь потому, что среди зрителей было слишком мало жителей этих городов. С другой стороны, греки, немалое число которых жило в Антиохии, разделили свои симпатии примерно пополам между афинянином и коринфянином, поэтому серый или желтый цвет местами преобладал на трибунах. Алый же с золотом цвет Мессалы встречался куда чаще благодаря тому, что многие приезжие из солидарности приняли цвета римского фаворита. Но оставались еще сельские жители, в большинстве сирийцы, евреи и арабы. Они, будучи восторженными почитателями лошадей шейха и ненавидя римлян, поражение которых – пусть хоть на арене – они мечтали увидеть, украсили себя белым цветом, став самой шумной и, пожалуй, самой многочисленной группой болельщиков.

Когда квадриги двинулись по трассе будущих гонок, восторг зрителей достиг апогея. У второй меты, где преобладал белый цвет, особенно на галереях, они обрушили на спортсменов буквально водопад цветов и огласили воздух именами своих фаворитов.

– Мессала! Мессала!

– Бен-Гур! Бен-Гур!

После прохождения процессии зрители снова опустились на скамьи и продолжили прерванные было разговоры.

– Клянусь Вакхом! Разве он не прекрасен? – восклицает женщина, о приверженности которой римлянину свидетельствуют вплетенные в ее прическу алые и золотые ленты.

– А какая великолепная колесница! – подхватывает ее соседка тех же пристрастий. – Вся из золота и слоновой кости! Юпитер обязательно поможет ему выиграть!

А на скамье у них за спиной идут совсем другие разговоры.

– Сто шекелей на еврея!

Голос говорящего высок и пронзителен.

– Нет, не спеши, – шепотом урезонивает азартного болельщика его более осторожный друг. – Дети Иакова не слишком искусны в обращении с лошадьми, поскольку считают этот спорт греховным в глазах Господа.

– Это так, но ты когда-нибудь видел более хладнокровного и уверенного в себе колесничего? А какие у него мощные руки!

– А какие лошади! – добавляет третий.

– А еще говорят, – вносит свою лепту в разговор четвертый, – что он знает все трюки римлян.

Женщина подводит конец спору:

– Да к тому же он куда красивее римлянина.

Ободренный мнением друзей, игрок снова возглашает:

– Ставлю сто шекелей на еврея!

– Да ты просто болван! – кричит ему антиохиец со скамьи на балконе. – Разве ты не знаешь, что против него уже поставили на кон пятьдесят талантов, по шесть к одному, в пользу Мессалы? Спрячь свои шекели, а не то Авраам воскреснет и покарает тебя!

– Ха-ха! Да ты просто осел антиохийский! Ничего не соображаешь, что ли? Разве не знаешь, что это сам Мессала поставил на себя?

Такие страсти кипят среди зрителей.

Когда же шествие закончилось и врата Почета приняли обратно всех его участников, Бен-Гур понял, что пришло его время.

Все взоры Востока были обращены на его поединок с Мессалой.

Около трех часов дня, по современному счету времени, вся программа соревнований была выполнена, кроме гонок квадриг. Распорядитель игр, мудро рассудив, что зрителям тоже надо передохнуть, объявил о перерыве в состязаниях. Привратники открыли настежь vomitoria, и все желающие поспешили к портику, опоясывавшему цирк снаружи, где уже устроились продавцы съестного. Те же, кто остался на своих местах, скучали, позевывали, разговаривали между собой, сплетничали, разбирались в своих записях. Похоже было, что все различия на время забылись, и остались только две категории зрителей – выигравших в пари и наслаждавшихся своим успехом и проигравших, понуро сидевших с поникшей головой.

Вскоре обнаружилось, что есть и третья категория зрителей, состоящая из тех, что желали присутствовать лишь при гонках квадриг и появились к самому концу соревнований, заняв заранее зарезервированные для них места. Среди них оказался и Симонидис со своей компанией, для которого были оставлены места поблизости от главного входа с северной стороны, прямо напротив ложи консула.

Когда четверо дюжих рабов внесли купца в его кресле по проходу между рядами, любопытство окружающих достигло предела. Кто-то из них шепотом произнес его имя. Оно тут же побежало по рядам, вплоть до самых западных скамей; сидящие на них стали привставать и подаваться вперед, чтобы бросить взгляд на человека, о котором ходило столько небылиц.

Зрители узнали и Илдерима, тепло поприветствовав владельца одной из выступающих четверок лошадей; но никому, однако, не был знаком ни Балтазар, как и ни одна из двух сопровождавших его и закутанных в тонкую ткань женщин.

Женщинами этими были Айрас и Есфирь.