Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

еще больше притягивала к нему Рудольфа. И эта любовь могла длиться вечно, потому что Рудольф никогда не мог по-настоящему заполучить Эрика». Довольно странно, но Нуреев не мог понять потребности Бруна в «обновлении одиночеством», как выражался датчанин. Вновь выступив в роли посредницы, Арова попыталась объяснить безутешному Рудольфу, почему Эрик его избегал: «Он очень болезненно переживал нежелание Эрика с ним общаться. И я посоветовала: «Может быть, достаточно будет и двух звонков в неделю?» А Эрика так истерзала вина в смерти матери, что в Сиднее он почти не спал. Как-то я проговорила с ним всю ночь, чтобы помочь ему избавиться от этого бремени», – вспоминала Соня.

Отчаянно желая увидеться с Эриком, Рудольф решился на поездку в Австралию. Он забронировал на 19 ноября билеты на рейсы сразу двух компаний – «Бритиш Оверсиз Эйрвейз Корпорейшн» и австралийской «Куантэс». Но не успел вовремя оформить необходимые визы, и, хотя известие о его вылете в Австралию собрало в лондонском аэропорту орды балетоманов, своего кумира они там не застали. Не улетев на другой материк, Рудольф проводил дни, принимая физиотерапию и разучивая с Фонтейн па-де-де из советского балета «Гаянэ», которое они должны были станцевать в том же месяце на благотворительном гала-представлении в помощь Королевской академии танца. Но травма еще ощущалась, и Нуреев предложил вместо себя Виктора Рону, с которым он тайком встречался на одной из лондонских парковок, не желая компрометировать венгерского танцовщика перед Советами.

Насчет их отношения к себе Нуреев никогда иллюзий не питал. И убедился в своей правоте, когда все же полетел в Сидней 1 декабря. Во время промежуточной посадки в каирском аэропорту пилот неожиданно попросил пассажиров выйти из самолета под предлогом устранения какой-то технической проблемы. Собственный «радар» просигналил Рудольфу: что-то не так. И когда самолет опустел, он остался в салоне, спрятавшись за спинкой кресла. Когда к Рудольфу подошла стюардесса, чтобы вывести его из салона, он взмолился о помощи, утверждая, что не может его покинуть. Стюардесса увидела панику Рудольфа, а потом заметила в иллюминатор двух мужчин в дождевиках, приближавшихся к самолету. И поспешила спрятать его в туалете. «Я скажу им, что он не работает», – пообещала она Рудольфу, уже с ужасом представлявшему свое похищение. В туалетной кабинке он просидел несколько долгих минут, пока сотрудники КГБ обыскивали самолет. «Я смотрел в зеркало и видел, как седею», – вспоминал он позднее. «Гэбэшники» колотили и в дверь туалета, но потом все-таки отступили. Самолет вскоре взмыл в воздух, но Рудольф пережил сильнейшее потрясение. То, что Рудольфа не защитило даже вымышленное имя, только усилило у беглого артиста ощущение непрочности его новой жизни. И укрепило его в мысли: танец, искусство, еда, секс – ему следовало насытиться этим сполна, потому что в любой миг, в любой день его могли разом всего лишить. Даже в 1990 году он не ослабил своей хватки. «У меня чаще все… отнимали, нежели давали, – признался он. – Поэтому всякий раз, когда у меня появлялся шанс что-то получить, я его не упускал. Ни в шесть лет, ни в семь, ни в восемь, ни в десять, двенадцать, семнадцать, двадцать, тридцать пять, сорок, пятьдесят, ни в пятьдесят один год, ни в пятьдесят два, ни в пятьдесят три… Никогда не упускал».

Эрик встретил его в аэропорту Сиднея вместе с толпой репортеров (зрелище, уже ставшее привычным для Нуреева). «Почему он воспользовался вымышленным именем? – хотела узнать сиднейская “Дейли телеграф”. – Боялся, что его похитят?» «Если не возражаете, я бы предпочел сохранить это в секрете», – ответил Рудольф. На следующий день в газете появилась статья под интригующим заголовком: «НАПУГАННЫЙ ТАНЦОВЩИК ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ».

В течение двух отпущенных им недель Рудольф следовал за Эриком из Сиднея в Аделаиду. В другом полушарии мира, в книжных магазинах Англии и Франции, его автобиография сделалась бестселлером. А с труппой «Американ балле тиэтр» Нурееву предстояло в конце месяца впервые станцевать в «Теме с вариациями», и он надеялся, что Эрик его потренирует. «Тема» имела особое значение для Рудольфа – ведь именно в ней он впервые увидел Эрика в Ленинграде, пусть даже на 8-миллиметровой кинопленке без звука. Увы, их отношения в Австралии с каждым днем только ухудшались. Несмотря на то что ссорились они редко, «напряженность ощущалась, – вспоминала Арова. – Эрик старался вырваться. Его чувства не охладели, но он чувствовал себя подавленным, и, похоже, начал сознавать: пока его карьера не закончена, он должен сделать какой-то решительный шаг». Переосмыслив положение дел в своей труппе, Нинетт де Валуа предложила ему несколько «гостевых» выступлений с Королевским балетом весной 1963 года. Однако Брун ей отписал, что решил на время прекратить выступления и хотел бы расторгнуть контракт.

Отдых под австралийским солнцем не развеял меланхолии Рудольфа. Он, так боявшийся прежде любых ограничений собственной свободы, теперь жаждал целиком и полностью завладеть Бруном. «Я утратил всякое ощущение своего места, своей принадлежности к чему-либо», – признался он за несколько дней до вылета из Сиднея Джону Куинну из «Аделаид ньюс». Нуреев, написал Куинн, «выглядел немного грустным и говорил резковато».

Зато лечебные процедуры исцелили его лодыжку, и к Рождеству Рудольф прибыл в Чикаго – в полной готовности танцевать с «Американ балле тиэтр» «Тему с вариациями», «Корсара» и «Тщетную предосторожность». Однако его сценического магнетизма оказалось недостаточно для аншлага в Городской опере. По воспоминаниям его партнерши Лупе Серрано, Рудольф приехал «в раздраженном настроении» и с невероятным напряжением отработал «Тему» – один из самых сложных балетов Баланчина. Мужские вариации в нем дьявольски трудны и исполняются на опасной скорости. А Рудольф танцевал их так медленно и осторожно, что «это был совсем не тот Баланчин, какого я знала», – деликатно отметила Серрано.

Вскоре после этого Нуреев поехал к Баланчину в Нью-Йорк – поблагодарить его за создание этого балета[190]. Баланчин недавно вернулся из триумфального дебютного тура в Советский Союз, где его приглаженный классицизм изумил российских балетоманов. В преддверии встречи с хореографом Рудольф чуть ли не «умирал от робости». Даже подумывал написать Баланчину письмо с признанием в том, насколько великими он считал его балеты, но «русская лень взяла верх». А в итоге Рудольф оказался попросту обескуражен, услышав от Баланчина, что «Тема с вариациями» – «наихудший из сделанных [им] балетов…». Эти слова окатили его «холодным дождем», – вспоминал впоследствии Нуреев.

А вскоре подуло ледяным ветром – на этот раз со стороны французских властей. В ответ на угрозы Советов они отменили январские выступления Нуреева в Парижской опере, не проинформировав его об этом напрямую. И Рудольфу пришлось признать факт: Королевский балет