Мик Джаггер - Филип Норман

Но мусор, сбивки и микрофонный фидбек никого не волновали. Собравшиеся четверть миллиона зрителей радовались, что «Роллинг Стоунз» вернулись к ним, возродились этим золотым вечером возле Бейсуотер-роуд, как «Битлз» необратимо скончались на холодной мейфэрской крыше пятью месяцами раньше. Мик Джаггер вернулся, в своем белом кукольном платьице и с книжкой стихов он еще гуще пропитан сексом и шокирует еще больше прежнего; он — непобедимый король, а равно королева рока.

Было, однако, некое существенное отличие от живых концертов трехлетней давности. Музыка «Стоунз», похоже, растеряла прежнюю способность возбуждать насилие и хаос. «Satisfaction», «Jumpin’ Jack Flash», даже «Street Fighting Man» прогремели одна за другой, но не набросили ни тени на море счастливых лиц и машущих рук и растворились среди древесных крон и гостиниц Парк-лейн. Шестифутовая высота не позволяла воинственным поклонницам добраться до Мика, который когда-то уворачивался от них, точно от дождя метеоритов в течке. Временами одинокая фигура совершала восхождение по плечам друзей, но ее мигом брали за шкирку и, как она ни ерзала, выпроваживали за раскидистые кулисы. Эту задачу решали личные телохранители музыкантов, а не «Ангелы ада» — те весь концерт простояли под сценой. Позже в конфиденциальном полицейском рапорте их объявили «совершенно неэффективными» в роли охраны и абсолютно безвредными.

И впервые — если не считать закопанного в архивах «Рок-н-ролльного цирка» — Миково выступление не обошлось без стриптиза. Кружевное платьице было сорвано и отброшено после первого получаса, вскоре за ним последовал ошейник с заклепками — Мик остался в фиолетовой маечке и белых клешах и беспрестанно подмигивал голой полоской живота. Интимное пространство сцены в эпицентре громадной толпы стало ареной для шоумена (если, конечно, «мен» здесь — уместное слово), какого аудитория Джаггера еще никогда не видела. То он катался и извивался, словно и впрямь в тисках насильника и убийцы из «Midnight Rambler», то сек сцену ремнем; в какой-то момент — трудно поверить своим глазам — он упал на колени, между бедрами воздев двойной микрофон, наклонился, разметав над ним волосы, и как будто осуществил величайшую мечту нарциссиста, сам у себя отсосав.

В финале они сыграли восемнадцатиминутную версию «Sympathy for the Devil» в сопровождении традиционных африканских барабанщиков при полном параде; впрочем, этот мрачнейший из маскарадов на солнышке и в потоках радости как-то растерял зловещесть. Под занавес «mayne of wealth and taste» снова продемонстрировал мастерскую власть над аудиторией, угомонив ее, точно родитель — расшалившихся детей: «И-и-и-так… Нам пора… Мы отлично провели время… Отлично провели время…»

250 тысяч перегревшихся на солнце людей ушли мирно, как и пришли, а пять тонн мусора, разбросанного по траве, собрала армия добровольцев (за что каждому досталось по синглу «Honky Tonk Women»), и парк стал чище, чем в любой другой субботний вечер.

Утром в понедельник Мик, по обыкновению полный неодолимой энергии, улетел с Марианной в Австралию на съемки «Неда Келли». По прибытии в Сидней она стала второй его любовницей, пытавшейся покончить с собой (первой, как мы помним, была Крисси Шримптон в 1966 году).

Как она вспоминала впоследствии, до крайнего шага ее довели несколько факторов: отчуждение Мика, побочные эффекты наркотиков, потрясение от смерти Брайана Джонса, унижение оттого, что в Гайд-парке пришлось делить внимание с Маршей Хант (и вдобавок Марианна знала, что в тот же вечер Мик под предлогом концерта Чака Берри и The Who в Королевском Альберт-холле отправился на свидание с Маршей). Не способствовало и то, что день за днем она играла Офелию и ее доводил до суицида другой харизматичный, но неприступный кавалер, к которому «пристрастна буйная толпа».

Чаша переполнилась, когда они въехали в отель «Шеврон-Хилтон» над Сиднейским заливом. Мик уснул, а Марианна села за туалетный столик, и ей показалось, что из зеркала на нее смотрит Брайан. Она хотела прыгнуть с четырнадцатого этажа, но окна были закрыты и закрашены, поэтому она проглотила 150 таблеток барбитурата под названием туинал — хватило бы убить троих — и запила их доставленным в номер горячим шоколадом.

Мик проснулся вовремя и успел отвезти ее в больницу Сент-Винсент, где врачи умудрились промыть ей желудок, прежде чем барбитураты необратимо повредят мозг. Естественно, вызвали полицию, которая — памятуя о меховых покрывалах и шоколадках — поначалу сочла все это итогом неудачной наркоманской оргии. Самаритянина Мика ненадолго заподозрили и жестко допросили насчет того, где Марианна раздобыла столько туинала и не скармливал ли Мик ей таблетки собственноручно.

Спустя пару часов он выступил на пресс-конференции перед полным залом австралийских журналистов, которых приветствовал сиплым кокни: «У-у-утрхо добр-рхое!» — будто никаких забот на этом свете у него нет. Режиссер Тони Ричардсон извинился за небольшую задержку, объяснив, что у Марианны «упадок сил» после долгого перелета. И не догадаешься, что Мику не терпится слинять, — он заявил, что очень серьезно относится к роли Неда Келли, хоть и надеется, что сниматься будет весело, и пошутил насчет «инцестуальных отношений» с Марианной в роли сестры Келли.

Потом, когда стала известна истинная природа ее «упадка сил», все переменилось, и те самые журналисты, которых Мик очаровывал с утра, осадили больницу, уже даже не притворяясь, будто играют по цивилизованным правилам. Когда один фотограф просочился мимо охраны к ней в палату, Лесу Перрину пришлось удерживать Мика физически. Никакой «тирании клевизны» Марианна не увидела бы в этом человеке, который яростно рвался из хватки Перрина и орал: «Он у меня получит… он у меня получит!»

Доктора спасли Марианне жизнь, но она шесть дней провела в коме; казалось, никакая медицина оживить ее не способна. Из Великобритании к ее постели примчалась баронесса Эриссо; опасаясь, что надежды больше нет, она вызвала католического священника, и тот Марианну соборовал.

Марианна провела эти дни в живописной грезе, где в каком-то царстве между жизнью и смертью беседовала с Брайаном Джонсом. Эту встречу она отчетливо запомнила — Брайан ни словом не обмолвился о том, что его убили, лишь слегка недоумевал, обнаружив, что покинул мир живых. На третий день ее комы в элегантном челтнемском доме состоялись его похороны. Присутствовали 500 человек, в основном горюющих девушек, а среди цветов стоял гигантский венок: «От Мика и Марианны с любовью». Священник попросил собрание помолиться не только за этот камень, которому теперь предстоит сидеть на месте, все равно не наживая добра, но и за почти безжизненную девушку на другом конце света.

В итоге, вспоминает Марианна, она услышала, как три голоса зовут ее вернуться в мир живых — мать, Николас и Мик. Когда она открыла глаза, Мик был рядом и держал ее за руку (хотя он, неисправимый прагматик, между бдениями в больнице втискивал съемки). «Ты вернулась», — сказал он. «Да меня дикими конями не оттащишь», — еле слышно отвечала она.

Когда она окрепла, мать перевезла ее в монашескую больницу, где было поспокойнее. («В монастырь — и поскорее», — безжалостно советует Гамлет Офелии посреди ее страданий.) Мик снова отправился на съемочную площадку Неда Келли, где роль Мэгги уже отдали австралийской актрисе Дайан Крейг. Он ужасно тревожился и с площадки непрестанно писал Марианне «чудесные письма, — расскажет она потом, — полные раскаяния, мольбы о прощении».