Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

Она живёт заветам вопреки.

Здесь ценятся в сознании убогом

Лишь цепкий нюх да острые клыки.

Своим происхождением, не скрою,

Горжусь и я, родителей любя,

Но если слово разойдётся с кровью,

Я слово выбираю для себя.

И не отыщешь выхода иного,

Как самому себе ни прекословь, —

Родство по слову порождает слово,

Родство по крови — порождает кровь.

Национализм — это и есть родство по крови, которое порождает кровь. Национализм — это, как правило, неспособность конкурировать с другими этносами и народами на основе ума, таланта и слова. Поэтому носители подобной ущербной психологии сбиваются в стаю, которая жаждет крови. При оценке этой проблемы нельзя не отметить, что в основе многих форм национализма (включая шовинизм) лежит глубоко замаскированный, по большей части неосознанный комплекс неполноценности. Базирующаяся на нем идеология проникнута духом поиска постороннего «козла отпущения», то есть возложения ответственности за собственные беды и неудачи не на самих себя, а на неких злокозненных инородцев. Погромный потенциал такого рода идеологии часто избирает своей жертвой как любые национальные меньшинства внутри страны, так и соседние народы. И таких примеров, увы, не счесть на протяжении всей истории человечества. В определяющей степени подобная практика — составная часть политики власть предержащих распадающихся держав. Может быть глубокие раздумья над этой стороной внутренней политики Российской империи позволили российскому дипломату, писателю и философу Константину Николаевичу Леонтьеву (1831–1891) заметить, что «идея национальностей… в том виде, в каком она является в XIX в., есть идея…. имеющая в себе много разрушительной силы и ничего созидающего».

В странах, где доминирует традиция невежества, население толком не ведает, что ему в действительности нужно. Возникает многовекторная общественная бессознательность. Люди не знают, кого бить, кого любить, кого поддерживать, кого валить. Подобное состояние умов — подлинная беда таких народов, о чём с неподражаемой иронией писал Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826–1889), замечая, что «чего-то там хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать». В действительности, мы, наследники этого прошлого, начисто лишены первого, многие — второго, но зато последнего хоть отбавляй: ведь рядом столько соседей, коллег и просто рядовых, не защищённых государством и частной охраной соотечественников, над которыми можно безнаказанно поизмываться, безопасно самоутвердиться и даже неожиданно возвыситься по причине незнания некоторыми из них местного фольклора, этнографических изысканий, того или иного языка, а иногда и просто местного диалекта.

Всё пережитое, разумеется, не прошло бесследно ни для одного из этносов и коренных народов державы. Политика ненависти на этнической почве стала одной из мин замедленного действия под всем неповоротливым государственным зданием как царской, так и советской империи. К тому же у этой мины обнаружилось одно коварное свойство: она оказалась механизмом с дистанционным управлением. Многие, очень многие власть предержащие по своему невежеству воспринимали пульт от этого механизма в качестве рычага управления государством; особенно этому заблуждению оказались подвержены многие политические лидеры России, печальный опыт державного бытия которой не нашел какого-либо более разумного объяснения, чем происки традиционных врагов титульной нации.

Сие обстоятельство не ускользнуло от внимания наиболее проницательных политических мыслителей. В частности, политик весьма одиозных монархических убеждений В.В. Шульгин заметил: «Гибель Российской империи показала, что наши беды произошли не вследствие какого-нибудь «землетрясения», а вследствие наших собственных несовершенств. И вот в это время находиться в самовосхищении и считать, что мы, русские, — соль земли, а прочие народы — мразь, гниль и ничтожество, — честное слово, мне кажется, что это старая погудка на новый лад! Мракобесие, акт второй!». Мракобесие в действительности стало основным содержанием всех актов той политической пьесы, которая под названием «История России» вошла в летопись человечества. Приходится лишь удивляться тому, с каким постоянством практически все партии власти злосчастной империи как на царской, так и на советской фазе её политического бытия пытались сыграть одну и ту же роль, роль Великого Инквизитора, психологию и философию которого так блестяще описал Федор Михайлович Достоевский (1821–1881) в своём гениальном романе «Братья Карамазовы». Инквизиторами своего народа эти партии, бесспорно, стали, а великими, отнюдь, нет! Особенно на этом пути преуспела большевистская держава. Как заметил по сему поводу Н.А. Бердяев: «Большевизм идет по стопам Великого Инквизитора. Во имя счастья и равенства дух этот хотел бы истребить все возвышающее, все качественное, все ценное, всякую свободу, всякую индивидуальность».

В итоге большевистская инквизиция оказала самое пагубное воздействие на менталитет народов СССР. Самым выразительным подтверждением чего служит, практически, мгновенный распад этой могучей военной державы. Об этом со всей откровенностью заявил доктор исторических наук, председатель