Черепаший вальс - Катрин Панколь

Он царапал дверь лапой и толкал мордой — пытался открыть.

— Хочет нам помочь, — предположила Ифигения.

— Странно… Словно след учуял. Вы прячете там наркотики, Ифигения?

— А вы не смейтесь, мадам Кортес, мой бывший вполне на это способен! Его однажды задержали за торговлю наркотиками.

Жозефина взяла мешок, полный картонных тарелок и пластиковых стаканчиков, и понесла к помойке. Ифигения волокла по земле два огромных мешка.

— А на стекло и бумагу я все завтра рассортирую, мадам Кортес.

Они открыли дверь в помещение помойки, и Дю Геклен влетел внутрь — нос в землю, когти скребут по бетону. Воздух был настолько спертым и зловонным, что перехватывало дыхание. Жозефина почувствовала, как к горлу подкатила тошнота: воняло чем-то омерзительным, вроде тухлого мяса.

— Что он тут ищет? — спросила она, зажимая нос. — Ох, какая вонь! Я готова согласиться с Бассоньерихой…

Она поднесла руку ко рту: ее едва не стошнило.

— Дю Геклен, — пробормотала она, борясь с отвращением.

— Небось учуял тухлую сосиску!

Запах сгущался, настырно лез в ноздри. Дю Геклен отыскал у стены свернутый обрывок ковра и пытался подтянуть его к двери. Он вцепился в него зубами и тащил, упираясь задними лапами.

— Он хочет нам что-то показать, — заметила Ифигения.

— Меня сейчас вырвет…

— Да, да, смотрите, вон там…

Они подошли, отбросили три мешка с мусором, взглянули на пол — и увидели нечто ужасное: из грязного ковра торчала бледная женская рука.

— Ифииигеееееения! — взвизгнула Жозефина.

— Мадам Кортес… Не двигайтесь! Вдруг это привидение?!

— Да нет же, Ифигения! Это… труп!

Обе, оцепенев, уставились на руку, которая, казалось, звала на помощь.

— Надо звонить в полицию! Стойте здесь, я побегу к себе…

— Нет! — стуча зубами, вскрикнула Жозефина. — Я с вами…

Дю Геклен все тянул ковер, пуская слюни и пену, и наконец оттуда показалось мраморное, серовато-бледное лицо, закрытое слипшимися, почти склеенными волосами.

— Бассоньериха! — воскликнула Ифигения. Жозефина оперлась на стену, чтобы не упасть. — Ее…

Они в ужасе переглянулись, не в силах сдвинуться с места, словно смерть скомандовала им: стоять!

— Убили? — еле выговорила Жозефина.

— Похоже на то…

Они так и стояли, не сводя глаз с искаженного страшной гримасой лица трупа. Ифигения опомнилась первой и снова трубно фыркнула.

— А вид все такой же злющий… Видать, ангелами недовольна.

Полиция прибыла быстро. Двое полицейских в форме и капитан Галуа. Она определила границы запретной зоны, огородила желтой лентой помойку. Подошла к телу, наклонилась, осмотрела его и громко, отчетливо, словно ученица у доски, произнесла: «Можно констатировать начавшийся процесс разложения, с момента убийства должно было пройти около сорока восьми часов». Приподняла ночную рубашку мадемуазель де Бассоньер, и ее пальцы коснулись темного пятна на животе. «Трупное пятно на брюшной полости… вызвано скоплением газов под кожей. Кожа почернела, но осталась мягкой, имеет место легкое вздутие, тело желтоватого оттенка. Вероятнее всего, смерть наступила в пятницу вечером или в субботу ночью», — заключила она, опуская рубашку. Потом заметила стайку мушек над телом и вялым жестом отогнала их. Вызвала представителя прокуратуры и судмедэксперта.

Сжав губы, она невозмутимо осматривала простертое у ее ног тело. Ни один мускул не дрогнул в ее лице, ничто не выдавало ужаса, отвращения или удивления. Затем она обернулась к Жозефине и Ифигении и начала допрос.

Они рассказали, как обнаружили тело. Рассказали про праздник в привратницкой, на который мадемуазель де Бассоньер не пришла («но в этом нет ничего удивительного, в доме все ее ненавидели», — не преминула добавить Ифигения), про то, как они выносили мусор, про роль Дю Геклена.

— Давно у вас эта собака? — спросила капитан Галуа.

— Я подобрала ее на улице вчера утром…

Она разозлилась на себя за слово «подобрала», хотела поправиться, осеклась и почувствовала себя виноватой. Ей не нравился тон, которым к ней обращалась капитан Галуа. В нем слышалась скрытая неприязнь, причины которой были ей непонятны. Ее взгляд упал на брошку, спрятанную у той под воротником рубашки: брошку в виде сердца, пронзенного стрелой.

— Вы хотите сделать заявление? — резко спросила капитан Галуа.

— Нет. Я просто смотрела на вашу брошку и…

— Обойдемся без личных замечаний.

Жозефина подумала, что эта женщина с удовольствием надела бы на нее наручники.

Прибыл судмедэксперт в сопровождении судебного фотографа. Измерил температуру тела — тридцать один градус, — зафиксировал телесные повреждения, измерил раны и запросил вскрытие. Затем перебросился несколькими фразами с капитаном. Жозефина уловила лишь обрывки разговора: «Потертости на обуви? сопротивлялась? застигнута врасплох? тело волокли или ее убили прямо на месте?» Судебный фотограф, сидя на корточках у ног жертвы, снимал тело в разных ракурсах.

— Надо опросить соседей… — тихо сказала капитан Галуа.

— Преступление, поскольку речь, скорее всего, идет о нападении, было совершено в ночь с пятницы на субботу… В час, когда все добрые люди спят.

— В здании есть код. Сюда не может проникнуть кто угодно с улицы, — заметила капитан Галуа.

— Ну, знаете, эти кодовые замки… — Эксперт сделал неопределенный жест. — Только наивные люди в них верят. Их открыть — раз плюнуть.

— Естественно… проще всего было бы предположить, что преступник живет в этом доме.

Судмедэксперт устало вздохнул и заявил, что проще всего было бы, если бы убийца прогуливался с опознавательной табличкой на спине. Капитан Галуа, похоже, не оценила его остроумия и пошла осматривать помещение помойки.

Потом явился представитель прокуратуры. Сухощавый светловолосый мужчина, стриженный под ежик. Представился. Пожал руки коллегам, выслушал их заключения. Склонился над телом. Поспорил с судмедэкспертом и потребовал вскрытия.

— Размер лезвия, сила ударов, глубина ран, следы синяков, удушения…

Он холодно, не спеша перечислял пункты, требующие изучения, с дотошностью человека, привычного к подобным сценам.

— Вы обратили внимание, резина ковра была мягкой или твердой? Оставила ли следы на теле, есть ли на ней отпечатки пальцев?

Судмедэксперт ответил, что резина была мягкой и хорошо гнулась.

— Отпечатки пальцев?

— На резине отсутствуют. Для тела еще рано…

— Следы ног на полу?

— Преступник, скорее всего, носил обувь на гладкой подошве или обернул ее целлофановыми пакетами. Ни следов, ни отпечатков.