Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

Из старшего поколения коммунистов в румынском руководстве был Боднэраш[274]. Он тоже прошел школу тюрьмы. После смерти Сталина, когда я начал встречаться с представителями братских партий, в том числе румынскими, Боднэраш занимал пост, кажется, министра обороны. Производил он хорошее впечатление, лучше других говорил по-русски, и мне с ним легко было общаться без переводчика. Припоминаю, что он говорил по-русски даже без заметного акцента. Отношения у нас с румынским руководством складывались хорошие. Румыния больше других братских стран отстала в экономическом отношении и ходила в бедных, с ориентацией на сельское хозяйство. Однако она имела большие богатства: нефть, газ, запасы ценной древесины, причем последнюю экспортировала. Румыния занимает прекрасную в географическом отношении территорию и обладает плодородными землями. Поэтому она производит сельскохозяйственной продукции больше ее внутренних потребностей, что тоже превратилось в довольно солидную статью получения валюты и стало условием развития иных сфер экономики. Она превратилась в крепкое государство социалистического типа. Как и мы, румынские товарищи вступили на путь кооперирования крестьянских хозяйств. Все шло успешно. Правда, у них тоже случались волнения, происходили восстания в отдельных деревнях, но с этим там справились. Кооперированные хозяйства начали толково работать. А мы со своей стороны помогали им организацией производства тракторов, созданием механической базы ведения сельского хозяйства, содействовали и в налаживании производства автомобилей, выпуска паровозов и тепловозов, в становлении нефтеперерабатывающих заводов и металлургических. Одним словом, во всем, в чем нуждалась новая Румыния и что ей оказывалось не под силу, мы предоставляли свою помощь: поставляли оборудование и технику, посылали специалистов и советников.

Там действовало, как я уже рассказывал, «Соврум» – советско-румынское общество, занимавшееся, в частности, добычей урановой руды[275]. Какие-то прежние немецкие заводы тоже вошли в это объединение. Оно ущемляло румын, и мы после смерти Сталина ликвидировали это общество. Если о нем заходила речь, Деж с какой-то озлобленностью твердил, как проклятие: «Соврум, Соврум!» Такие смешанные общества мы ликвидировали во всех братских странах, поняв, что они являются мозолью на чужой ноге и оскорбляют национальные чувства, внося разброд в наш лагерь. Кроме того, мы провели специальную беседу с румынским руководством насчет незаконных арестов и расстрелов, имевших место при Сталине. Деж реагировал сдержанно и до конца наших встреч стоял на той позиции, что арестовывали правильно. Особое внимание румынское руководство уделило своей национальной однородности, стремясь убрать оттуда людей другого происхождения. Паукер была еврейкой, в Луке текла украинская кровь. Единственным нерумыном в их Политбюро был в мое время венгр из Трансильвании, очень хороший товарищ, приятель Дежа. Видимо, именно поэтому он остался в руководстве. В Трансильвании живет много венгров, и он как бы представлял в руководстве Трансильванию. Официально это, конечно, нигде не говорилось, тут лишь мои предположения. Но ни о ком из них не могу сказать ничего плохого и считаю, что все они достойны уважения.

В первые годы после смерти Сталина мы часто приглашали в Москву руководителей братских стран, чтобы побеседовать с ними на ту или иную закрытую тему. Абсолютным доверием тогда пользовался у нас Молотов, и именно ему, как старейшему члену Президиума ЦК партии, мы поручали проводить беседы. Однако он держал себя свысока, не на равной ноге, и «инструктировал» представителей других компартий, а они должны были слушать, что им говорят, и делать то, что велят. Это их обижало и оскорбляло, и, когда Молотов выбыл из состава нашего руководства, Деж не раз о нем раздражительно вспоминал. Что касается меня, то я никогда не набивался в гости и бывал в Румынии только по приглашению хозяев. Мы заранее договаривались, когда мне приехать и какие вопросы хозяев заинтересуют. Однако и из Москвы в другую страну никакой мой выезд не мог состояться без особого на то решения руководства. Однажды мы как раз беседовали таким образом, и вдруг товарищ Боднэраш поднял вопрос, к которому я не был готов и никогда даже над ним не задумывался: «Как вы, товарищ Хрущев, считаете, не следовало бы вывести советские войска из Румынии?» Меня это огорошило. Никто из нас в то время и не думал об этом. Наоборот, полагали, что раз продолжается холодная война и мы не были уверены в ненападении империалистических держав, то ослаблять общие границы и создавать в них бреши ни к чему. Мы были столь далеки от высказанной мысли, что, наоборот, думали лишь об усилении обороны. Внесенное предложение, с нашей точки зрения, ослабляло социалистические позиции, потому что, в частности, оголялся большой участок берега Черного моря. Насколько помню, я реагировал обостренно: «Как так? Зачем? Это ведь могут использовать наши противники». Он отвечал: «Какие там противники? Наша граница проходит всюду по рубежам социалистических стран, вторжение к нам вообще невозможно без вторжения в другие братские страны». – «Ну а Черное море? Турция? Через Турцию-то могут вторгнуться туда, куда определит НАТО?» – «Но ведь СССР тут же, рядом». – «Да, рядом, однако придется все-таки затратить какое-то время на переброску войск, а сейчас наши дивизии уже стоят там и нацелены на Черное море. Если высадят десант, наши войска сразу же вступят в бой». – «Мы, собственно, хотели, поставив этот вопрос, узнать ваше мнение». – «Вот я и говорю только свое мнение. Не знаю, как отнесутся к этому мои товарищи. Мы обменяемся точками зрения, но я считаю, что сейчас для этого еще не созрели необходимые условия».

Впрочем, вряд ли я тогда произнес слова «не созрели». Скорее в то время мое понимание дел стабилизировалось в понимании лишь того, что надо укреплять оборону, а укрепление обороны связано с непременным пребыванием наших войск в братских странах. И потом мы вообще перестали разговаривать на данную тему. Румынские коллеги не настаивали. Узнав наше мнение, решили оставить все, как есть. Только потом Деж как-то спросил меня: «А знаете ли вы, почему тогда мы подняли вопрос о выводе ваших войск?» – «Нет, – отвечаю, – не знаю». – «Однажды, когда мы приезжали в Москву на беседу, Молотов набросился на нас и начал разносить в пух и прах. Допускал жуткие выражения. Сказал, что мы держимся только в результате помощи нам русского народа и лишь благодаря советским войскам: «Если их не будет, вы и неделю у себя не просидите». Нас это оскорбило, мы уверены, что находимся в руководстве не в результате присутствия чужих войск, а вследствие доверия к нам румынского народа. Мы хотели убедить вас именно в этом, почему и предложили вывести ваши войска. Абсолютно уверены, что и после того, как ваши войска будут выведены, наше положение останется столь же прочным, поскольку мы держимся не на ваших танках, а на народном доверии». Мы-то, конечно, не совсем правильно поняли раньше их предложение, полагая, что оно преследует цель освободиться от нашего влияния и что налицо недопонимание империалистической угрозы против стран социализма.