Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции - Владимир Борисович Пастухов

Они запретили всякое упоминание об эволюционной теории на территории острова, а всех, кто со времен мезозойской эры продвинулся вверх по эволюционной лестнице, считают «недодинозаврами». Именно такой «парк советского периода» строят сегодня в России апологеты империи. Вопрос лишь в том, как долго может просуществовать эта цивилизация советских динозавров в XXI веке?

Лишенная колониальных восточных владений Россия сдуется до размеров своих «естественных границ», которые в целом будут совпадать с очертаниями царства времен Ивана Грозного (до начала активной фазы русской колонизации). Поскольку о модернизации при таком политическом режиме не может быть и речи, то новоявленная Московия, скорее всего, превратится в восточно-европейскую Албанию – депрессивную территорию с устаревшей промышленностью, неэффективным сельским хозяйством на плохо приспособленных для этого землях, с коррумпированным аппаратом власти, находящимся под контролем вечно враждующих между собой криминальных кланов. Для тех, кто готов обвинить меня в кликушестве, специально оговорюсь: это не прогноз, это предупреждение об одном из возможных сценариев развития в рамках установившейся идеологической парадигмы.

Большинство россиян, впрочем, считает, что при благоприятных внешних условиях это царство советских призраков может быть весьма долговечным. В конце концов, полагает обыватель, и советской системе не раз предсказывали крах, но она благополучно пережила многих своих хулителей. С одной стороны, такая аналогия с советским режимом оправданна. Но, с другой стороны, она небезупречна, потому что в этом случае ставится знак равенства между идеологией коммунизма и тем эклектичным набором отчасти коммунистических, отчасти черносотенных штампов, из которых соткана идеология современной России.

При всех своих недостатках «русский коммунизм» был хоть и трагическим, но весьма творческим заблуждением. Он находился в мейнстриме развития мировой духовной культуры своего времени. Не вызывает сомнений и то, что «русский коммунизм» появился как итог длительной эволюции русской социально-философской мысли. То, что это был идеологический тупик, выяснилось гораздо позже, а в начале XX века «русский коммунизм» был концепцией, которая впечатляла лучшие умы как в России, так и во всем мире. Так, например, герой романа Голсуорси «Сага о Форсайтах» в конце 1920-х годов собирается съездить в Москву, «чтобы поднабраться новых идей».

Сравнивать «доктрину Путина» с советской идеологией – все равно что сравнивать пение под фонограмму с живым исполнением. У современного официоза нет творческого начала, он воспроизводит внешние атрибуты советской идеологии, но не способен воспроизвести ее внутреннее содержание. Все это больше похоже на имитацию советской цивилизации, чем на реальный возврат в прошлое. Россия превратилась в огромный show-room, где политика, экономика, администрирование низведены до уровня спектакля. Целью любого политического действия становится получение нужной «картинки». Если в СССР пропаганда была частью властного механизма, то в посткоммунистической России власть растворилась в собственной пропаганде.

Никакой страшной «машины путинской пропаганды» не существует – это миф о фабрике мифов. Эффективность кремлевской пропаганды никак не связана с ее качеством. Просто восприимчивость населения к пропаганде резко возросла. Легко обманывать того, кто сам обманываться рад. Люди в России давно не ищут правды, они хотят, чтобы им рассказывали сказки. Более того, правды в России боятся, потому что инстинктивно обыватель предчувствует гибель империи, и душа его трепещет. И ни в какое чудесное спасение он тоже не верит, тем более с помощью динозавров. Люди живут в невыносимом напряжении, подавляя страх как за свою собственную судьбу, так и за судьбу страны. Естественной реакцией на этот подсознательный страх является желание забыться, спрятаться, обмануть себя и других. Люди кричат как можно громче о своей силе, чтобы никто не заметил их слабости.

Конфликт с Украиной усугубил страхи «маленького человека». Он стал спусковым крючком обывательской истерики. Эта истерика является формой психологической защиты – люди пытаются таким образом оттолкнуть от себя пугающую реальность. Им легче жить внутри успокоительного мифа, чем думать о тех угрозах, которые они не в состоянии предотвратить. Именно поэтому сегодня в России и стар и млад без всякого видимого принуждения с наслаждением предается патриотическим сновидениям. Россия устала от боли и попросила у «доктора» наркоз. Ослабленному организму хватило возвращения Крыма, чтобы впасть в эйфорию.

Критическое осмысление происходящего в России сегодня затруднено. Конфликт в Украине буквально «вынес мозг» обывателю, как «патриотам», так и их оппонентам, – первым от ощущения своей силы, вторым от ощущения своего бессилия. Спазмы империи похожи на приступы эпилепсии – каждый следующий страшнее предыдущего. Вероятность того, что после очередного приступа Россия уже никогда больше «не поднимется с колен», очень высока.

Пока идет размежевание между родственными этносами – великорусским и украинским (в перспективе к этому спору могут присоединиться и белорусы), – ситуацию еще можно удерживать под контролем. Но следующим легко прочитываемым ходом является размежевание между русскими и татарами – двумя общностями, которые, собственно, и составляют ядро великорусского этноса. Это вытекает из общей логики разложения империи, которая разваливается на части в обратной исторической хронологии. Московия – это вовсе не крайний предел, до которого может откатиться Россия, двигаясь исторически вспять. На последнем рубеже могут столкнутся как раз те силы, которые закладывали фундамент великорусской государственности.

Чем дольше длится имперский сон русского народа, тем тяжелее будет его пробуждение. Конечно, русскому человеку не привыкать к похмелью. Но на этот раз реальность может превзойти все его наихудшие ожидания. «Вежливыми человечками» дело может не ограничиться. Курс на сохранение империи любой ценой – это тупиковая стратегия, нацеленная на выживание без развития. Тот, кто не развивается, выжить не может по определению – ни в природе, ни в истории (если только не спрячется в какой-нибудь маргинальной лакуне). Россия, однако, слишком большая, чтобы спрятаться.

Русские оказались зажаты между крупнейшими динамично развивающимися цивилизационными платформами. С запада их подпирает Европа, с востока – Китай, а с юга – Турция с Ираном. На следующем витке кризиса соседи просто разберут Россию на части, причем меньше всего достанется Европе. Сегодня Россия, как плохой шахматист, разменяла Сибирь на Крым и Донецк в самом начале партии. Уход из Европы в Азию может оказаться исходом в небытие.

Чтобы сохранить свою государственность, Россия должна избавиться от имперских иллюзий и амбиций, сосредоточившись на решении своих внутренних проблем, в том числе на конституционном строительстве и модернизации экономики. Россия не может бесконечно расходовать себя, участвуя в чужих войнах. «Доктрина Путина» заводит страну в стратегический тупик. Сейчас России нужен хирург, а не анестезиолог. Надо лечить болезнь, а не обманывать боль. За нирвану придется дорого заплатить. Русские должны найти в себе силы посмотреть правде в глаза, это главное условие выздоровления. Чтобы сохранить Россию, надо перестать цепляться за ее величественное прошлое и сломать имперскую парадигму развития.

Выбор предельно прост: тяжелое пробуждение или смерть под кайфом.

Очерк 37

Завтра уже наступило

Россия, не выдержав темпа технологической гонки, свернула на обочину истории и, тяжело дыша, провожает недобрым, усталым взглядом тех, кто ушел на следующий круг. Уязвленная и освистанная трибунами бывшая политическая суперзвезда лелеет в своем сердце мечту об историческом реванше. Сняв ненужные больше модерновые кроссовки, она надевает боксерские перчатки и направляется в бойцовский клуб.

Россия всегда сильно зависела от мировой экономической и политической конъюнктуры. Русские революции были эхом мировых катаклизмов. Но то, что для остального мира было просто очередным кризисом «переходного возраста», для России оборачивалось, как правило, фатальной катастрофой. И большевистская революция, и горбачевская перестройка были реакцией на глобальные исторические тектонические сдвиги, вследствие которых Европа да и мир в целом каждый раз становились другими.