Практическая энциклопедия НЛП. Ударные техники для достижения результата - Надежда Вячеславовна Владиславова

ребенка, он, безусловно, это сделает, но не переживая при этом «на полную катушку» эмоций жалости или сострадания. Просто какая-то его Ценностная и Сущностная внутренняя «программа», которая выше Поведенческой Третьей позиции, прикажет ему это сделать. И он это осуществит, но в экстремальной ситуации не будет испытывать эмоций по этому поводу. В общем, если человек «хороший», то он в чрезвычайных обстоятельствах хладнокровно и профессионально спасет ребенка. А если человек «плохой», он ни по кому не будет стрелять зря, потому что экономит патроны.

Наверняка многие смотрели фильм «Спасая рядового Райана». Там есть страшный и очень точно снятый эпизод рукопашного боя между двумя военными-профессионалами: немецким и американским офицерами. За боем наблюдает еще один молодой американский офицер, который впадает в состояние ступора и от ужаса не может ничего предпринять, даже в тот момент, когда немец одерживает верх и убивает его товарища. Немецкий военный, полностью пребывающий в Третьей позиции, выходит из разрушенного дома, где он только что одолел своего врага. Он обводит панорамным взором все вокруг, видит молодого дрожащего американца с автоматом, тоже трясущимся. Взгляд немца на секунду останавливается на нем и равнодушно скользит дальше. Немец не убивает того офицера, хотя он принадлежит к вражеской армии и вооружен. Никакой фанатичной ненависти немец к нему не испытывает, – как говорится, «ничего личного». Он не убивает этого мальчика, естественно, не потому, что ему вдруг стало его жаль. Просто немец моментально оценивает его как существо, не представляющее никакой реальной угрозы, даже с оружием в руках. Нет реальной опасности – незачем расходовать силы и время.

Итак, эмоции, как мы выяснили, в Третьей позиции отсутствуют. Что же бывает с физическими ощущениями, когда профессионал находится в экстремальной ситуации? Он отлично ощущает свое тело, но не как что-то свое, живое и родное, а только как четко отлаженный инструмент, безупречно ему повинующийся и помогающий выполнять задание: этот инструмент нужно по возможности беречь от ранений, но при этом быть готовым им рисковать. Боль реально ощущается, но, опять же, как не его, а «чья-то»: это помогает продолжать выполнять задание даже с серьезными ранениями.

Теперь давайте разберемся, что же такое «жестокость» с точки зрения позиций восприятия. Вопрос по поводу профессиональной жестокости военных, особенно служащих по контракту, нам часто задают на семинарах с просьбой объяснить, в какой позиции находится человек, чинящий зверства.

Кто-то, со стороны наблюдающий профессионального военного во время выполнения им боевого задания, мог бы назвать его жестоким, но сам военный не согласился бы с такой оценкой своих действий. Более того, профессиональный военный вообще не «заморачивается» на тему жестокости и прочей «хрени», а просто выполняет приказ. Жестокость же сознательная, то есть получение удовольствия от мучений или смерти других, – категорически не профессиональное состояние, а профессиональное отклонение. Кроме того, это – сильнейшее искажение психики, и связано оно с перекосом и путаницей в позициях восприятия (если, конечно, речь не идет о большой психиатрии). Говоря конкретнее – это взаимоналожение Первой и Второй позиций.

Тогда необходимо прежде подробнее разобраться с ролью Второй позиции в экстремальных ситуациях. Нужна ли она там вообще? Да, безусловно, нужна. Потому что настоящий воин-профессионал уважает своего врага, которого ему предстоит убить. И такое уважение имеет давние традиции. Издревле, перед тем как идти охотиться на тигра, охотники исполняли ритуальные танцы, где, совершая определенные движения в тигриных шкурах, как бы вживались в опасного зверя. Это давало им возможность непосредственно во время охоты лучше почувствовать своего противника и в дальнейшем предугадывать его действия. У М. Ю. Лермонтова великолепно показано это состояние воина в поэме «Мцыри», когда описывается поединок с барсом:

Я пламенел, визжал, как он,

Как будто сам я был рожден

В семействе барсов и волков,

Под свежим пологом лесов.

Казалось, что слова людей

Забыл я, и в груди моей

Родился тот ужасный крик,

Как будто с детства мой язык

К иному звуку не привык.

Поэтом гениально описано состояние отождествления себя со своим врагом, говоря нашим языком – вхождения с ним в тесный раппорт. И также подчеркнуто полное уважение воина к поверженному врагу:

Но с торжествующим врагом

Он встретил смерть лицом к лицу,

Как в битве следует бойцу.

Если приводить пример, более близкий к нашим дням, то можно вспомнить работу снайперов, сутками предугадывающих и вычисляющих действия друг друга. Побеждает тот, кто лучше предугадал и переиграл своего врага. Погибает тот, кто недооценил.

Уродливая же жестокость, о которой мы говорили выше, идет оттого, что враг воспринимается через призму собственного страха. Бояться можно, как мы понимаем, только из Первой позиции. В Третьей позиции нет вообще никаких эмоций, а во Второй – только эмоции другого лица. Так вот, человеку с искаженной психикой образ врага изначально представляется как нечто ужасающее и способное совершить все, что рисуют ему его самые жестокие страхи. Поэтому, зверски расправляясь со своим врагом, он не просто делает то, что должен делать в рамках приказа, но и расплачивается сполна за то, что он себе в воображении до того напредставлял.

Иногда жестокость – это бессознательное желание «запугать» оставшихся в живых врагов: «Вот что с вами будет, если нападете на меня!» Акт жестокой мести за кого-либо из погибших товарищей – это, помимо реализованных сполна чувства ярости, ненависти и удовлетворения от состоявшегося «возмездия», тоже отчасти акт демонстрации, запугивания врагов на будущее. Чаще всего месть за образ того, что ныне поверженный враг мог бы сотворить, и демонстративный акт мести-запугивания остальных врагов идут рука об руку друг с другом. В роли врага может быть отдельный конкретный человек, группа людей («вражеская армия», «неверные»), а также – целый народ… Отсюда жестокость и по отношению к мирным жителям. Чтобы наконец закрыть эту малоприятную, но часто затрагиваемую на семинарах тему, сделаем вывод: там, где присутствует профессионализм, нет места жестокости. Обычного, «нормального» клиента, застревающего в своих негативных эмоциях и потому являющегося мало адекватным в острых ситуациях, мы учим при необходимости сознательно выходить в Третью позицию, и это реально помогает ему справиться с происходящим.

Но профессионалов Третьей позиции – спецназовцев, спасателей, а также людей, «окаменевших» после какой-либо эмоциональной травмы и хронически находящихся в состоянии «меня нет дома», приходится учить возвращаться в Первую позицию, «домой». Обычно первыми по поводу не совсем адекватного состояния людей, задержавшихся в Третьей позиции, начинают бить тревогу их родные и близкие. Например, жена спасателя жалуется, что муж, приходя с работы, не выказывает никаких эмоций ни по отношению к ней, ни по