Главная тайна горлана-главаря. Взошедший сам - Эдуард Филатьев

Впоследствии Леон Тальми писал:

«Я был первым, кто познакомил американскую публику с Маяковским».

Элли Джонс вспоминала:

«Однажды Маяковский предложил мне познакомиться с Тальми и его семьёй: «Это милейшие молодые люди… Я уверен, они тебе понравятся»».

И Элли познакомилась с ними.

А лекции Маяковского продолжались.

30 сентября выходившая в Детройте газета «Новый мир» написала:

«Кто заинтересован в новой литературе Советской России? Прогрессивные организации города Детройта обращаются ко всем организациям и товарищам: не идти на работу, оставить вечерние школы, отложить митинги, собрания и т. п. Все на литературный вечер Владимира Маяковского!»

7 октября 1925 года газета «Рассвет» (белоэмигрантская) сообщила об этом выступлении поэта:

«До сих пор в Детройте никто не интересовался поэзией. Но вот, как назло, откуда ни возьмись приезжает к нам поэт Маяковский… Вся коммунистическая братия зашевелилась… Вместо литературной лекции Маяковский пел хвалебные песни Советской власти. Потом обернулся назад и увидел занавес, на котором была нарисована какая-то картина. Действительно, картина была убогая. Он посмотрел на неё, усмехнулся иронически, потом сказал:

– Если бы я имел сзади глаза, я бы удрал со сцены».

Рядом с этой заметкой в том же «Рассвете» была напечатана другая:

«Одному нашему пришлось присутствовать на банкете, устроенном в честь поэта Маяковского. Маяковский декламировал свои поэмы, хвалил СССР и собирал деньги на «Новый мир»… На банкете присутствовало около 100 человек».

В первый день октября газета «Новый Мир» объявила:

«4 октября все идём на последнюю прощальную лекцию в Йорквилл Казино пролетарского поэта Владимира Маяковского – «Итого»».

Лекция называлась «Что я привезу в СССР?».

8 октября всё тот же «Новый Мир» познакомил читателей с американскими впечатлениями Маяковского:

«В Америке, конечно, есть много интересного, удивительного…

Но Америка в целом непригодна для Советского Союза как образец, Америка для СССР – лозунг устройства советской индустрии, но американизм – уклад жизни – для Советского Союза неприемлем».

Сказал Маяковский и о футуризме:

«Футуризм имел своё место и увековечил себя в истории литературы, но в Советской России он уже сыграл свою роль. Стремление и работа Советского Союза находят себе отражение не в футуризме, а в Лефе, воспевающем не голую хаотическую технику, а разумную организованность. Футуризм и советское строительство, заявляет Маяковский, не могут идти рядом. «Отныне, – говорит он, – я против футуризма, отныне я буду бороться с ним»».

А экспедиция Николая Рериха, в которой под видом монгольского ламы участвовал Яков Блюмкин, продолжалась. 2 октября 1925 года Рерих записал:

«В морозном солнце утра перед стоянкой чётко вырисовалась снеговая гора Патос… Лама шепчет: «Он [великий учитель] не был против истинного буддизма и говорил: «Истинный буддизм – хорошее учение»»… Лун-по неожиданно стал русофилом: учится у ламы по-русски. Кричит: «Пора обедать», «Нож», «Чашка», «Вода горячая»».

Трудно сказать, чьё высказывание имел в виду Блюмкин, Ленина или Троцкого.

Караван Рериха двинулся дальше по Западному Китаю.

А в городе Чикаго в тот же день (2 октября) местная газета «Дейли уоркер» (орган ЦК Рабочей партии Соединённых Штатов) написала:

«Из далёкой красной России, сквозь кордоны лжи и дезинформации, является к нам луч света из нового мира, строящегося под руководством компартии в Союзе Советских Социалистических Республик. Товарищ Маяковский приезжает сегодня в Чикаго.

– Добро пожаловать в наш город, товарищ Маяковский!»

Очерк Маяковского «Свинобой мира»:

«Чикаго (несмотря на все противоречия с официальными указателями) – столица Соединённых Штатов.

Не официальная столица, вроде Вашингтона, не показная «для втирания очков» столица, вроде Нью-Йорка!

Настоящая столица, настоящее сердце промышленности, наживы и вместе с тем сердце борьбы американского пролетариата».

И ещё это был город, в котором происходили главные события поэмы Маяковского. О них в «Моём открытии Америки» сказано так:

«В 1920 году в выдуманной поэме «150 000 000» я так изобразил Чикаго:

Критики писали, что моё Чикаго могло быть написано только человеком, никогда не видавшим этого города.

Говорили: если я увижу Чикаго, я изменю описание.

Теперь я Чикаго видел. Я проверил поэму на чикагцах – она не вызвала у них скептических улыбок – наоборот, как будто показывала другую чикагскую сторону».

В Чикаго Маяковский и познакомился с поэтом Карлом Сандбургом, который потом (в 1959-ом, приехав в Москву) вспоминал:

«С Маяковским встречался. Когда он был у нас. В редакции газеты «Чикаго дейли ньюс». Встреча была очень короткая, две минуты. Пожали друг другу руки».

Как видим, знакомство было кратким, не обещавшим никакого продолжения.

Чикагская газета «Дейли ньюс»:

«1500 человек набилось в Темпл-холл, чтобы послушать знаменитого русского поэта Владимира Маяковского. Собрание было открыто «Интернационалом»…

Публика едва не сорвала крышу криками восторга от его стихов, посвящённых Америке: «Открытие Америки», «Барышня и Вульворт», «Блэк энд уайт». Пятьсот экземпляров его стихов были распроданы на месте».

Давид Бурлюк:

«Маяковский предложил мне взять на себя работу по напечатанию двух книжечек: «Солнце» и «Открытие Америки». Книжки печатались в типографии «Нового мира». К книжкам я сделал рисунки… Не обошлось без казуса. Вместо «Солнце» я поставил на обложке «Солнце в глазах у Маяковского». Володя сердился, но поправить было уже нельзя».

Газета «Русский вестник»:

«В старое доброе время о Маяковском знали только то, что он был футуристом. Теперь мы знаем, что под флагом литературных лекций он занимается пропагандированием советского строя и прелестей советской жизни. Мы ожидали услышать об искусстве и литературе в советской России, новых формах и о новых течениях в искусстве вообще, а в поэзии в частности. А на деле лекция была сплошным восхвалением строя».