Охотник на кроликов - Ларс Кеплер

– И резервного плана у нас нет, – прибавил Рекс с широкой улыбкой. – Если ни один из нас не завалит оленя, мне не из чего будет готовить ужин… и вечером будет одна картошка.

Через полчаса Диджей стоял на широких ступенях веранды и раздавал оружие.

– Винтовку я выбрал – “Ремингтон-700” с синтетическим стволом, – говорил он, показывая серо-зеленое ружье с черным дулом без мушки.

– Хорошее оружие, – пробормотал Лоуренс.

– Джеймс, для тебя я припас одну с левым затвором, – добавил Диджей.

– Спасибо.

– Весит два и девять десятых кило, вы справитесь, – улыбнулся Диджей и поднял коричневую коробку. – У нас триста семьдесят пятый “Холланд энд Холланд”, вот вам всего двадцать патронов. – Он бросил коробку Рексу. – Так что цельтесь тщательно.

Получив боеприпасы, охотники стали обходить гостиницу. Небо было серое, тревожное, пахло дождем, порывы ветра дергали низкие кусты.

Диджей вывел охотников на тропинку, ведущую на холм, и объяснил, что до ворот и пастбища добираться минут сорок.

– Весь загон – шестьсот восемьдесят акров, туда попадают долины с лесами и известняковые скалы, несколько лесных озер, в том числе Кратершён, и на севере – крутая скала, там будьте осторожны.

Они шли по крутым подъемам. В сыром свежем воздухе пахло лесной почвой, вереском и мокрыми листьями.

– Ты доволен? – спросил Самми; в его тоне безошибочно угадывалось легкое презрение.

– Это просто работа, – ответил Рекс. – Но я рад, что ты со мной.

– По-моему, ты не так уж рад, папа. – Сын бросил на него косой взгляд.

– Я потом тебе все расскажу.

– О чем?

Рекс уже готов был признаться, что он на грани, что ему хочется убраться отсюда как можно скорее, когда рядом возник Диджей. Он показал, как заряжать оружие, продемонстрировал курок и предохранитель сбоку.

– Как дела, Самми? – с улыбкой спросил он.

– Прости, но я не понимаю вот этого – стрелять оленей в клетках… им же некуда убежать… это как “Голодные игры” без права на защиту.

– Я тебя услышал, – терпеливо сказал Диджей. – Но… если сравнить это с мясным производством, оно не намного экологичнее… загон – это больше трех миллионов квадратных метров.

Рекс смотрел на широкие спины Джеймса и Кента, на оружие у них за плечами. Словно почувствовав его взгляд, Джеймс обернулся и передал ему серебряную карманную фляжку. Рекс взял ее и передал дальше, не отпив.

– Как Анна? Когда мы встречались после окончания школы, она выглядела получше, – сказал Кент.

– У нее снова выросли волосы, но, говорят, она вряд ли переживет осень, – ответил Джеймс. – У моей жены рак, – пояснил он Рексу.

– У вас есть дети?

– Да… мальчик. Двадцать лет, зубрит юриспруденцию в Гарварде… и самая младшая, Эльса… ей девять… Хочет быть с мамой – и всё.

Все вместе они шли по склону скалы. Пейзаж расстилался внизу в глубокой долине, видно было на десяток километров.

– Завтра все наденем школьную форму, верно? – пошутил Лоуренс.

– Да, мать его, – вздохнул Кент.

– Такая нудятина были эта церковь и воскресные обеды… мы не выжили бы без пиццы из микроволновки и грога с коньяком.

– А Вилле звонил семейному шоферу, и тот привозил из Стокгольма ящик шампанского, – усмехнулся Кент, после чего снова посерьезнел.

– Не могу поверить, что они с Тедди мертвы, – тихо сказал Джеймс.

Жанетт Флеминг стояла на пешеходной дорожке возле куста сирени и рассматривала коричневые таунхаусы напротив парковки. Серебряная заколка в коротких волосах блестела на солнце. На Жанетт была узкая юбка, в наплечной кобуре под жакетом – “Глок-26”.

Поодаль двое одетых в штатское коллег из полиции Стокгольма позвонили в дверь облупленного дома.

По сведениям оперативного отдела, телефон Самми находился там.

Сын мог оказаться единственным, кто знал, где сейчас Рекс и спри-киллер Давид Джордан Андерсен.

Полицейские в штатском подождали, снова позвонили.

Мимо проехали дети на велосипедах, прошла женщина в чадре и с сумкой на колесиках.

Дверь открылась, и Жанетт увидела, как полицейские что-то говорят появившейся в прихожей фигуре. Потом они вошли, и дверь закрылась.

Жалюзи в окне кухни подрагивали от сквозняка.

Единственным заданием полицейских было проникнуть в дом и проверить, безопасно ли там. Потом должна была появиться Жанетт, чтобы допросить Самми на месте.

Жанетт вспомнила, как бледен был ее шеф из службы безопасности, когда вошел к ней в кабинет. Он вбил себе в голову, что Анья Ларссон – самый главный начальник в оперативном отделе: слишком уж строго она попросила “одолжить” им Жанетт Флеминг в рамках сотрудничества между отделами.

Жанетт встретилась с полицейскими возле церкви Света в центре Халлунды; они проверили внутреннюю радиосвязь, после чего поехали в район таунхаусов и остановили машину на разворотной площадке возле невысоких гаражей.

Жанетт обошла таунхаусы и оказалась на заднем дворе. В отличие от других участков, на этом буйно разрослась зелень. В высокой траве виднелся старый гриль, на треснувших плитках дорожки валялись ржавые велосипедные детали.

За опущенными жалюзи – никакого движения.

Жанетт достала из сумочки губную помаду, поправила макияж и подумала, что она лучший в стране психолог-дознаватель, который ни капли не понимает себя саму.

Она была на задании с Сагой Бауэр в забегаловке к юго-западу от Нючёпинга.

Жанетт до сих пор не могла объяснить себе того, что там произошло.

В месте, где проститутки охотились за клиентами, она оказалась одна в туалете для инвалидов, с дырой в стене.

Жанетт не верила, что люди делают это на самом деле.

Это могло оказаться печальным – или, наоборот, комичным, но ее изумление и неловкость всерьез обернулись внезапным желанием, трудным для понимания возбуждением.

Анонимное соитие продолжалось не больше двух минут, Жанетт даже не успела передумать, как уже почувствовала, что неведомый посетитель кончает в нее. Застигнутая врасплох, она выдохнула “хватит” и отодвинулась, споткнулась, ударилась коленом о пол, промыла рот и лобок, села на унитаз и дала семени вытечь.

Жанетт после этого словно онемела душой, а потом ее стало швырять от осознания собственной глупости к чувству странной внутренней свободы.

При виде будничных мужчин, часто тех, кто старше, часто пьяных или вульгарных, ее переполнял стыд, и она отворачивалась с горящими щеками.