На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

этого есть ученые, охраняемые частично своим званием.

Гнусна была роль академика Дубинина. Дубинин сам испытал на себе лысенкиаду, но в эти годы уже вошел в роль чиновника от науки, пользовался лысенковскими методами борьбы за власть в науке (где, кроме нашей страны, поймут это выражение — власть в науке, в искусстве, в философии?) и даже пытался сблизиться с Лысенко. Дубинин пытался вытолкнуть Сахарова из зала, Сахарова, который одним из первых выступил против засилия лысенковцев в биологии, провалив некоего Нуждина при выборах в академики. (В самиздате ходил протокол заседания Академии наук, на котором Сахаров выступил против кандидатур ЦК КПСС — Нуждина и писателя Леонова.)

За победой в деле Медведева последовала новая — награждение Солженицына Нобелевской премией.

Мы не отходили от приемника, слушая «дело о Нобелевской премии».

К Нобелевской премии, после награждения ею Шолохова, отношение было несколько насмешливое. Но когда развернулась газетная кампания против «реакционной» Шведской Академии, то отношение к ней изменилось. Когда вручали премию Шолохову, Академия была вполне прогрессивной. А тут ей припомнили все грехи (а мы простили ей шолоховский грех).

Со стороны Шолохова было бы логичным бросить в лицо «политиканам» — шведам и норвежцам — свою премию. И мы со смехом обсуждали эту, так и не осуществленную возможность. Политика политикой, а денежки «великому» соцреалисту важнее.

*

В Москве возник Комитет прав человека (Сахаровский комитет, как его сокращенно называли) в составе Сахарова, Чалидзе, Твердохлебова. Я как раз был в Москве, когда появились первые документы Комитета. Все мои друзья посмеивались над чрезмерным законничеством и формализмом Комитета. Наиболее поразило всех заявление о том, что Комитет намерен содействовать «органам государственной власти в области создания и применения гарантий прав человека». Многие из нас были легалистами, но слова о помощи беззаконным блюстителям закона звучали смешно. Законы — наше оружие, но не наша иллюзия.

Один из членов Инициативной группы зло сказал по поводу этой декларации Комитета.

— Ну, ничего. Товарищи физики померзнут на морозе у суда, посмотрят на пьяную морду закона, прослушают матерное изложение Конституции, получат парочку ударов по голове и… перестанут консультировать КГБ по проблемам юриспруденции.

Мнение Инициативной группы хорошо выразил в своем письме А. Э. Левитин-Краснов, который рассматривал декларацию Комитета как академические «рассуждения ученых либералов», как «шаг назад в развитин русского демократического движения».

Но первые практические шаги — теоретические работы Комитета — показали, что какая-то польза от их «юридизма» есть.

Трудно было продраться сквозь частокол юридической терминологии, но некоторые работы помогли более точно сформулировать наши требования. Все эти тонкости, толкования, логику юриспруденции нужно усваивать. Если бы эти работы излагались более человеческим языком, практической пользы для участников демократического движения было бы гораздо больше.

С течением времени Комитет в своей практической деятельности стал приближаться к демократическому движению. К сожалению, и многие москвичи стали приближаться к принципу аполитизма Комитета. Мне казался тогда и кажется сейчас неверным тезис о том, что борьба за права человека есть неполитическая деятельность. Право — часть структуры государства. Если мы требуем от беззаконного государства выполнения законов, то мы требуем изменения его содержания, превращения в правовое государство, демократическое. А требовать этого — и есть политическая деятельность.

Не нравится слово «политика»? Это уж просто несерьезно, хотя и отражает психологию многих участников движения. Неосознанная политическая платформа неизбежно хуже той же по содержанию, но осознанной политики.

*

В середине ноября судили Валёнтина Мороза. Туда вызвали свидетелями киевлян Дзюбу и писателя Антоненко-Давыдовича, а также Вячеслава Чорновила.

Так как суд был закрытый, то эти свидетели, как и сам Мороз, отказались от дачи показаний суду.

Следствие пыталось спекулировать на том, что «Среди снегов» было направлено против Дзюбы. Но Дзюба заявил, что эта статья — личное дело Мороза и Дзюбы, а не антисоветская пропаганда.

Следствие пыталось использовать обиду кинорежиссера Сергея Параджанова на несправедливое обвинение Мороза, что Параджанов участвовал в хищении государством иконостаса в закарпатском селе и других памятников украинской культуры. На самом деле, Параджанов официально протестовал против того, что государство присвоило иконостас из сельской церкви, взятый для съемок фильма «Тени забытых предков».

ГБ предложило Параджанову выступить на процессе свидетелем обвинения: Мороз-де его оклеветал (а дальше суд без труда обобщил бы клевету на отдельное лицо как клевету на режим) — Параджанов отказался. Он объяснил, что Мороз, неправильно информированный, ошибся, а не клеветал на него. КГБ не простил Параджанову его несговорчивости: в 73-м году его посадили по уголовной статье, за гомосексуализм, и дали 5 лет лагерей.

Мороза приговорили к шести годам тюрьмы, трем — лагерей особого режима (т. е. самого страшного) и пяти годам ссылки за «антисоветскую пропаганду».

В украинском самиздате появились заявления-протесты свидетелей, друзей и знакомых Мороза, стихи, посвященные Морозу.

*

Не успело дело Мороза распространиться в самиздате, как случилось самое страшное.

Я был как раз дома, когда позвонили:

— Убили Аллу Горскую. Приезжай к ее дому — там все соберутся.

У дома уже стояло много людей. Подходили новые. Прилетали из Львова, Ивано-Франковска. Ждали мужа Аллы, Зарецкого, который должен был привезти тело. Никто не знал, как и кто убил. Появилась первая версия — убили кагебисты. Версия рождалась у меня на глазах, и я не верил. Зачем это нужно КГБ? Запугать? Тогда нужно это сделать, чтоб все поняли, кто и за что. За что? Алла была для всех патриотов опорой духа — благодаря своей энергии, внутренней силе, здравому уму. Она участвовала в протестах, в развитии культуры. Но этого недостаточно для убийства. (Сейчас, после нескольких убийств диссидентов кагебистами, моя уверенность в непричастности КГБ к убийству Аллы несколько поубавилась.)

То, что Алла убита, обнаружилось случайно. К ней в г. Васильков приехали сестра Ивана Светличного Надийка и Евген Сверстюк. Дома никого не было, хотя Алла должна была быть. Они добились у милиции, чтобы открыли дом. Аллу нашли в погребе.

Милиция вела себя, как всегда, глупо, что дало некоторое основание считать виновной власть.

Идеей-фикс милиции является подозрение на трвых попавшихся ей людей. Такими были Сверстюк и Н. Светличная, а также муж Аллы Виктор. Вначале хотели обвинять их, но на железнодорожных рельсах милиция нашла свекра Аллы с отрезанной головой. Милиция выдвинула версию, что это он убил Аллу и сам бросился под поезд. Рассказывали, что он часто ругался с Аллой, считая, что она повредила своей антисоветской деятельностью карьере сына. К Виктору, действительно, хорошо относились в ЦК ЛКСМУ. Было известно, что ГБ несколько раз беседовало со свекром. КГБ неоднократно использовал людей с расстроенной