1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский

Вечеринка перестала быть милой.

Лиля бросилась защищать Распутина, едва не плача от бессилия и невозможности рассказать всего, что знает.

Игорь-Северянин проклинал вонючего хама, безграмотное быдло, попирающее дворцовые паркеты и лезущее со свиным рылом в калашный ряд.

Шкловский вёл себя спокойнее, но продолжал предрекать Распутину виселицу — вместе с другими шпионами и прочими, из-за кого война всё тянется, а победы над немцами до сих пор не случилось.

Эльза поддакивала Виктору, не совсем кстати пересказывая слухи о развратной жизни старца и его любовницах.

Брик безуспешно пытался всех примирить. На мир он смотрел рационально и Распутиным, конечно, интересовался. Было понятно, что для одних этот мужик — просто мерзавец, который держит, как говорили среди коммерсантов, контору для обделывания дел; для других он — великий комедиант; для третьих — удобная педаль немецкого шпионажа, а для четвёртых — хитрый и мстительный придворный интриган, который не забывает обид.

Маяковский составил своё мнение после слов, сказанных ему некогда Бурлюком в «Пале-Рояль». Хитрый сибирский мужик, сумевший из ничтожества стать фигурой общероссийской, привлекал его внимание и вызывал зависть. Володя и сам уже мог многим похвастаться, но его успехи не шли ни в какое сравнение с распутинскими. Увы, Бурлюк был прав, и книжки с фамилией Распутин на обложке по-прежнему продавались куда резвее тех, которые украшала фамилия Маяковский. «Житие опытного странника» уходило солидными тиражами. Быстрее горячих пирожков читатели расхватывали малограмотные Гришкины «Мысли и размышления»…

К войне и миру популярность Распутина отношения не имела, но в споре Володя неожиданно для всех принял сторону Лили, которая уже успела вконец расстроиться. Закусив губу и глотая слёзы, она вышла в прихожую, сунула ноги в ботики, набросила шубку и распахнула входную дверь. Маяковский промешкал всего мгновение. А после тоже выскочил из комнаты, подхватил с вешалки шинель и загремел ботинками по лестнице следом.

Эльза проводила его взглядом и очень выразительно посмотрела на Осипа. Он спокойно протирал очки.

— Друзья, — примирительно произнёс Шкловский, — что же мы это, а? Из-за ерунды-то… Давайте лучше вина выпьем!

В предыдущие дни сильно потеплело, и в Петрограде стояла хорошая зимняя погода — лёгкий морозец, градуса два-три. Но когда Лиля и следом за нею Маяковский очутились на улице, обнаружилось, что температура быстро падает. Снова поднимался ледяной ветер, который бросал в лицо пригоршни колючего снега и забирался под одежду.

Час был уже довольно поздний. Лиля стала посреди тротуара, пытаясь натянуть воротник повыше: в спешке она забыла шапку. Маяковский надел ей на голову свою, солдатскую. Лиля не отказалась и по-женски ловко поправила смятую причёску. Володя посмотрел по сторонам — белая улица Жуковского была совершенно пуста от Литейного проспекта до Лиговки. Он приобнял девушку, не достающую ему до плеча, прикрыл от ветра и заговорил.

— Угу, — насмешливо отозвалась Лиля и оттолкнула Маяковского. — Я стал на четвереньки и залаял: гав! гав! гав! Володенька, сколько можно? Как ты превратился в собаку — я уже помню наизусть. Лучше скажи: мы так и будем здесь топтаться? У барышень устройство деликатное, нам застужаться нельзя. Пригласи меня куда-нибудь!

Володя беспомощно огляделся.

— Так ведь поздно уже. А ты же знаешь…

— Знаю! В публичные заведения солдатам запрещено. И?

— Пойдём ко мне, — сглотнув, несмело сказал Маяковский.

— Ну, наконец-то! Я уж думала, ты никогда не решишься!

Лиля весело тряхнула головой и зашагала в сторону Надеждинской.

Новоселье в гарсоньерке у Юсупова справляли весело.

Напитками и закусками ведал Фёдор Житков, буфетчик великого князя: этого немолодого расторопного солдата частенько нанимали служить на таких пирушках. Ещё до войны Дмитрий Павлович по рекомендации взял Житкова буфетчиком офицерского собрания в лейб-гвардии Павловский полк. Жалеть не пришлось. Дело своё солдат знал — не зря его двадцать лет школили сперва у графа Клейнмихеля, а потом у князя Белосельского-Белозерского. Получая за вечер десять рублей — служил за троих. К тому ещё умел держать язык за зубами: в деликатных делах великий князь проверял его не раз, отправляя к дамам с нежными письмами. Доводилось Житкову служить и на интимных встречах великосветских любовников.

Баронесса фон Дерфельден выпила хереса и развеселилась. Убранные по моде роскошные чёрные волосы Марианны украшала бриллиантовая заколка. Драгоценные камни брызгали огнями, когда девушка быстро поворачивалась в кресле — то к Пуришкевичу, то к Юсупову. Баронесса чесала за ухом хрюкающего Панча и рассказывала о развлечении последнего времени: с подругами они распускали слухи про императрицу.

— Представьте, господа, новая история — Александра Фёдоровна спаивает своего мужа! Это совершенно уморительно! — щебетала она и смеялась серебряным колокольчиком. — А главное — верят ведь! В любую небылицу верят охотно и бесповоротно! Не проходит недели, чтобы слух не вернулся. И обязательно с новыми подробностями — порой не сразу узнáешь то, что сама придумала!

Дмитрий Павлович сердито косился на сводную сестру. Они не ладили: забавы скучающей Марианны попахивали дурно и вредили великокняжеской семье.

Мать баронессы, Ольгу Пистолькорс, и без того едва терпели при дворе. С началом войны государь вернул великого князя Павла Александровича — её мужа, своего дядю и отца Дмитрия Павловича — из заграничной ссылки. По возвращении Ольга Валерьяновна получила титул княгини Палей. Это ей симпатий в свете не прибавило: многовато чести! А брат Марианны, придворный камер-юнкер Александр Пистолькорс, женился на сестре Анны Танеевой. Поэтому фрейлина скоро узнавала о новых проделках неугомонной свояченицы — и доносила каждую сплетню государыне Александре Фёдоровне.

В соседнем кресле рядом с Дмитрием Павловичем устроилась великая княжна Мария Павловна. Канули в Лету времена разлуки брата с сестрой. Это после Олимпиады в Стокгольме следующая встреча случилась лишь через полгода, когда герцогиня Сёдерманландская смогла приехать в Россию на праздник трёхсотлетия российского императорского дома. А ещё через полгода случилось невероятное: Мария Павловна решила уйти от супруга! Не помогли ни уговоры, ни упрёки, ни династический скандал. Кузен-император Николай Второй, скрепя сердце, издал именной указ о разводе.