Багровые ковыли - Виктор Смирнов

Ленин представил себе реакцию Троцкого. Лев Давидович без того собрал на своей голове слишком много лавровых венков И, несомненно, попытается использовать новый шанс, чтобы добавить еще один – неуклонного и верного марксиста, сторонника мировой революции. Массы поднимут его на щит. Армия, рядовые коммунисты и просто активисты – все они воспитаны на идее всемирного, близкого и неотвратимого коммунизма.

В глубине души Ленин был согласен с Красиным. Как практик. Но как прагматик он представлял себе все последствия, если новая идея будет сформулирована и брошена в массы. Необходимо было призвать на помощь палочку-выручалочку: принцип диалектики.

Иными словами, прежде чем переходить к практическим действиям в этом направлении, надо теоретически подготовить массы, объяснить, что это вовсе не отступление от первоначального замысла, а всего лишь изменение тактики. Принцип же всемирного коммунизма остается незыблемым.

Но стоит ли говорить об этом на сегодняшнем заседании? Не лучше ли хорошенько продумать и подготовить предельно доступную, понятную всем, даже самым неграмотным слоям населения теоретическую статью?

Споров было много. Каменев и «специалисты» склонялись к тому, что Красин прав.

Заседание затягивалось. Мария Игнатьевна уже встряхивала уставшую кисть руки и тяжко вздыхала.

Ленин, привстав и опершись руками о стол, подвел итог. Хотя сказал он не совсем то, что хотели от него услышать. Ясного ответа участники заседания не получили.

– Мировую революцию, коммунистическое движение в буржуазных странах поддерживать. Без этого нельзя, – сказал он. – Но это вовсе не исключает принципа «бриллиантовой дипломатии». С ее помощью надо нейтрализовывать противников, усыплять их бдительность. И жалеть на это средств не надо!

Слово робко попросил Ганецкий. Прошло то время, когда он начальственно расхаживал по коридорам спецпоезда, шедшего из Швейцарии через Германию в Россию. Теперь он был обыкновенным чиновником, хотя и высокого ранга. Его разноэтажные брови на белесом лице заиграли от напряжения.

– Извините, я откровенно, – сказал он. – На все не хватит средств. Банк пуст, валюта исчерпана.

– Поступления из Гохрана уменьшаются! – вставил свое слово спец Альский. – Мы не выдержим двойной нагрузки.

– Почему уменьшаются? По чьей вине? – спросил Ленин.

Тут слово неожиданно взял Бухарин. Он собирался, чтобы не остаться молчаливым свидетелем важного заседания, выступить по общетеоретическому вопросу: о важности наступления коммунизма в мировом масштабе, но понял, что здесь, среди специалистов, знатоков дипломатии и финансовых дел, его речь прозвучит необязательной, а этого Ленин не терпел.

И тут такая удача: есть о чем сказать! Недаром, недаром Троцкий почти в глаза, не стесняясь, называл Николая Ивановича Колей Балаболкиным. Не было заседаний и митингов, на которых Бухарин – если, конечно, он присутствовал – не взял бы слова и не пустился в пространные рассуждения как первый (после Ильича) теоретик партии.

Но сейчас его краткое выступление было конкретным и на редкость к месту.

– У меня тут как-то на приеме был новый комиссар Гохрана, – сказал он. – Безусловно, преданный товарищ. Но он носится с идеей сохранения ценностей Гохрана для будущего, особенно самых значительных. Видимо, на сотрудников хранилища он оказывает определенное влияние… Его взгляды…

Ленин прервал Бухарина. Слов сказано достаточно, надо вырабатывать какое-то решение.

– Необходимо проверить, – сухо сказал он. – Выяснить, что за товарищ. Найти замену.

– Очень достойный человек, старый член партии, – не выдержал Свердлов, который должен был бы молчать и слушать. – Профессор, археолог. Знаток ценностей. Заменить непросто.

Ленин неожиданно усмехнулся.

Вопрос в Гохране можно решить без рубки сплеча, к общему благу. Надо только пристегнуть к упряжке нового, лихого конька.

Часа через два неутомимая Мария Игнатьевна, которую непрерывная работа все гнула и гнула к земле, подготовила протокол секретного совещания. В пункте одиннадцатом говорилось: «Назначить в руководство Гохрана человека глубоко партийного, с опытом практической и партийной работы, исполнительного и умеющего быстро и беспрекословно выполнять задания руководящих органов. Ответственный – А. Альский. Срок исполнения – двадцать четыре часа».

Мария Игнатьевна, зная, что Ленин любит подчеркивание наиболее значительных слов, жирно провела двойную черту под словами «исполнительного» и «беспрекословно».

…Мог ли думать Иван Платонович Старцев, что его судьба будет решаться не где-нибудь, а в самом высоком месте Советской Республики – в Кремле – и что к дальнейшим невероятным событиям, которые с ним произойдут, в некоторой степени приложит руку сам Ленин?

Александр Осипович Альский явился в наркомат задолго до начала дня, часов в шесть. Были серые, туманные утренние сумерки, у здания наркомата еще горели фонари. В открытом автомобиле заместителя наркома прохватил холодный, свежий ветер, но ежился он не по этой причине.

До окончания срока, данного ему, для того чтобы выполнить указание вождя – подобрать исполнительного и глубоко партийного человека в Гохран, – оставалось всего десять часов. Вчерашний вечер результатов не дал. Вся штука заключалась в том, что исполнительных и партийных людей вроде бы находилось немало, но найти среди них такого работника, чтобы он разбирался в ювелирной работе или хотя бы отличал серебро настоящее от «серебра варшавского»[35], так это, знаете ли…

А между тем решение Политбюро не шутка. Сам Ленин спросит. Альский был старательным тружеником, профессиональным финансистом, пришедшим в революцию из выкупного отдела Департамента сборов, где он служил мелким чиновником и был, в сущности, притесняемым пролетарием с бухгалтерскими манжетами.

У него и внешность была чиновничья, бухгалтерская – тема для карикатуристов. Между тем в наркомате Альский решал все серьезные дела. Все знали, что нарком Николай Николаевич Крестинский на свой пост был назначен благодаря большому партийному стажу и юридическому образованию, которое почему-то считали родственным финансовому. Да, Николай Николаевич редко бывал в наркомате, так как работал еще и в ЦК и занимался большой политикой. Конечно, когда день и ночь думаешь о победе мирового пролетариата, тебе не до финансов в отдельно взятой стране.

Крестинский руководил не наркоматом, а конкретно Альским, часто по телефону: «Голубчик, вы уж решите этот вопрос…»

Альский и решал. А вот теперь свой вопрос никак не мог решить.

К восьми часам его осенило. Надо позвонить в Рабоче-крестьянскую инспекцию (Наркомат РКИ), попросить их помощи и тем самым свалить дело на них. Слава богу, самого наркома РКИ Сталина в Москве не было. Сталина Альский побаивался: чиновничий инстинкт подсказывал финансисту, что в этом немногословном, редко, но метко высказывающемся грузине таится какая-то непонятная и грозная сила, как в затухшем вулкане.