Та, что стала Солнцем - Шелли Паркер-Чан

движением. Ма застонала; язык Чжу заскользил быстрее. Она парила над далеким ощущением нового возбуждения, а затем, даже не осознавая, что стремится к этому, Ма со сдавленным рыданием достигла пика в последний раз.

Чжу, некрасиво извиваясь, с помощью одной здоровой руки и половины второй, заползла повыше на постель и легла рядом с Ма с самодовольным видом человека, достигшего своей цели. Ей никогда ничего не нужно было от Ма в ответ, что немного огорчало ту. Даже если бы Чжу этого захотела, на этот раз от Ма не было бы никакого толку: она так обессилела, что даже не смогла бы повернуть голову и поцеловать ее.

Позже она смутно почувствовала, что Чжу поднимается, – отдав предпочтение платью перед брюками, потому что его можно натянуть через голову и не завязывать у пояса, – и идет к своему письменному столу, где она тренировалась выполнять простые действия левой рукой. Свет лампы позади склоненной головы Чжу резал глаза Ма. Внезапно вид ее силуэта на освещенном фоне наполнил Ма невыносимым ощущением расстояния между ними. Ей захотелось подбежать к Чжу, обнять ее, снова превратить из силуэта в реального человека. Но прямо у нее на глазах детали изображения Чжу еще больше удалились, растворились в этом невыносимом, все усиливающемся свете…

А потом Чжу оказалась сидящей на краю кровати, и свет стал всего лишь дневным светом. Ее теплая левая рука лежала на плече Ма.

– Привет, Инцзы. – Она улыбнулась, глядя сверху на Ма, настоящая, любящая, слегка удивленная, что наполнило Ма обычным восторгом. Ей нравилось, что Чжу, всегда так хорошо владеющая собой, до сих пор немного стеснялась своей радости при виде Ма, лежащей в ее кровати. – Поможешь мне надеть доспехи? Мне надо кое-что сделать.

Дверь в мастерскую Цзяо была открыта настежь, несмотря на резкий ветер, гуляющий по улицам. Чжу вошла внутрь. Она сразу же погрузилась во мрак: в похожем на пещеру помещении не горела ни одна свеча, но было приятно и тепло от литейной в соседней комнате. Его наполнял сильный аромат чугуна и липкого старого жира, смешанный с более резкими запахами какой-то таинственной алхимии. Чжу одолело желание чихнуть.

Цзяо сидел, сгорбившись над столом, и взвешивал порох на крошечных весах. Когда она заслонила собой свет из двери, он прищурился и посмотрел на нее, как злая бамбуковая крыса.

– Вы ослепнете, если будете работать в такой темноте, – сказала Чжу. – Боитесь взорваться, если зажжете фонарь? – Она, как обычно, надела доспехи поверх старой серой одежды, но ее правая рука висела на перевязи спереди, и она подумала, что ее силуэт, наверное, выглядит странно. Ни воин, ни монах; ни целый, ни калека. А что еще видит Цзяо? Мужчину или женщину или что-то совсем другое?

Цзяо оттолкнулся от стола и вытер почерневшие руки еще более черной тряпкой.

– Я гадал, когда вы появитесь. – Он бросил быстрый взгляд на кривую саблю, которую она стала теперь носить вместо своего привычного меча. Но это было не более чем украшение. У нее не было ни сил, ни координации движений для того, чтобы драться левой рукой, и Цзяо, несомненно, понимал это так же хорошо, как она. Ее всегда забавляло его ворчливое превосходство, но сейчас в нем появился оттенок высокомерия, который ей не нравился: превосходство, основанное не на его учености, которую она уважала, а на том, кем он был. Мужчиной. Он сказал:

– Полагаю, вы пришли не затем, чтобы меня убить. Они видела его уверенность. Он знал, что если бы она была действительно намерена его убить, то сделала бы это гораздо раньше. И поскольку она этого не сделала, он думает, что она его боится. Он думает, что он сильнее.

– Думаете, это потому, что я бы не смог? – спросила Чжу. – Из-за руки или из-за того, что вам известно?

– Это вы мне скажите.

В его глазах она видела хладнокровный расчет. Он взвешивал ее, сравнивал с другими – Чэнем, Первым министром, генералом Оюаном. И Чжу уже уменьшилась в его глазах. Если бы он сделал выбор не в ее пользу, понимала она, он бы причинил ей как можно больше вреда, прежде чем уйти. «Я бы поступила именно так».

Обрубок руки Чжу пульсировал в такт биению ее сердца, размеренно, как водяные часы.

– Вы думаете, что имеете надо мной власть, потому что знаете тайну. Но это не так.

– Это не тайна? – поднял брови Цзяо.

– Эта тайна ничего не стоит. Расскажите об этом всем, кто захочет слушать, и я все равно сделаю то, что планирую, и получу то, чего хочу. Вы думаете, я не смогу справиться с разоблачением, когда я уже преодолела все на своем пути? – Генерал-евнух сделал ее тем человеком, каким ей нужно было стать, и теперь ее судьбу не отнять у нее из-за того, кто она или что она: все, что ей нужно для этой судьбы, находится в ней.

– Я не боюсь того, что вы знаете, – сказала она. – Как может нечто подобное меня остановить, уничтожить меня, если ничто другое не остановило? – Она глубоко вздохнула и потянулась к той белой искре, которая была семенем ее величия. – Посмотрите на меня, – приказала она, и Цзяо вздернул подбородок, подчинился, не раздумывая. – Посмотрите на меня, и вы увидите человека, который победит. Человека, который будет править.

Она вытянула сжатую в кулак левую руку и пожелала. В ней возникло странное ощущение, будто что-то отрывается, что она установила связь с миром и всем, что в нем находится, живое и мертвое. Со всем под Небесами. Она ахнула, когда сквозь нее хлынула энергия. В одно мгновение яркое семя внутри нее ослепительно вспыхнуло, лишило ее всех остальных мыслей и чувств, и не осталось ничего, кроме слепящей, восторженной боли, словно она смотрела внутрь солнца. Она горела вместе с ним, она была охвачена огнем своей веры в собственное сияющее будущее. Это было мучительно. Это было восхитительно. Она разжала кулак.

Свет вспыхнул быстрее, чем она ожидала. Безжалостный, белый, ослепительный свет, который смел все тени, выгреб все тайны из темных углов мастерской Цзяо и заставил Цзяо отшатнуться с криком. Неумолимый свет струился с ладони Чжу, смывал с него цвет, пока он не стал пепельно-серым, как призрак. Его первой реакцией был ужас: он видел реальное пламя, которое взорвет их обоих и унесет в следующую жизнь. С чувством удовлетворения Чжу смотрела, как у него наступила другая реакция: осознание того, что это не настоящее пламя, и последующая борьба с невозможностью, кроме которой ничего не осталось.

Через секунду,