Версаль. Мечта короля - Элизабет Мэсси

Людовик молчал.

– Генриетта нашла в прибрежной глине маленький желтый топаз. Внешне он был похож на слезинку. Мы решили наградить тебя этим камнем в знак твоих заслуг перед Францией. Я тогда был очень горд тобою. Генриетта тоже. Мне тогда казалось, что мы сможем победить любого врага, кто бы ни напал на нас. Я даже помню слова, которые говорил тебе: «Брат, запомни этот момент и никогда не забывай». – Филипп горестно покачал головой. – Но ты давно все забыл.

Людовик выдержал взгляд брата, затем сунул руку в потайной кармашек камзола и достал желтый топаз, имевший форму слезинки. Он молча положил камень перед Филиппом и вышел.

Филипп смотрел на каменную слезинку, и настоящие слезы обжигали ему глаза.

Арсенал дофина состоял не только из деревянного меча. У него был и деревянный мушкет, искусно сделанный и похожий на настоящий. Дофин спрятался от Рогана, готовый при первой же возможности захватить того в плен. Мальчишка затаился в укрытии и вел наблюдение. Поредевшая листва почти целиком скрывала его от неприятельских глаз.

За спиною дофина хрустнули листья. Он мгновенно повернулся, сжимая в руке деревянный мушкет.

– Я тебя ви…

Незнакомец в черном плаще с глубоким капюшоном заткнул мальчишке рот. Шершавая кожа перчатки оцарапала дофину губы. Дофин брыкался, лягался, извивался ужом, пытаясь вырваться. Все было напрасно. Незнакомец легко поднял его в воздух. Краем глаза дофин увидел странное и страшное действо: второй незнакомец в таком же плаще с капюшоном приставил мушкет к лицу гвардейца и нажал курок. Выстрел раскроил несчастному голову. Тем временем Роган уже не деревянным, а настоящим кинжалом полоснул по горлу второго гвардейца.

Как ни отбивался дофин, все было напрасно. Незнакомец принес его на полянку, где мальчишку связали, заткнули кляпом рот и посадили в мешок. Затем похитители сбросили плащи, переодевшись в мундиры дворцовой гвардии. Третий снимать плащ не стал. Это был Мишель – бывший слуга герцога Кассельского и бывший служащий дорожной охраны. Он не желал привлекать к себе внимание.

– Выходим на дорогу! – приказал Мишель. – Мне что, дважды повторять?

Он взвалил извивающийся мешок на плечо и зашагал к дороге. Мнимые гвардейцы поплелись следом.

Ночь не принесла Генриетте облегчения. Перелом, на который так надеялась Клодина, не наступил. Генриетта по-прежнему лежала в постели короля. Она дышала с трудом. Лицо ее пожелтело, пронзительные крики сменились тихими, хриплыми стонами. Служанка осторожно поменяла под ее высочеством простыню. Людовик и Филипп стояли рядом с постелью. Клодина ощупывала лоб Генриетты и хмурилась.

– Сколько ей еще осталось? – спросил Филипп.

– Не знаю, – ответила Клодина. – Ее высочество пожелала видеть вас обоих… Ваше величество, ваше высочество, я делаю все, что в моих силах, но…

Людовик кивнул.

– Ее высочество просилась на воздух, к ее любимым цветам.

– Надо исполнить ее желание, – сказал король.

– Любое перемещение обернется пыткой для ее высочества, – возразила Клодина.

Король повернулся к Бонтану:

– Тогда пусть моя спальня станет цветущим садом.

Не прошло и часа, как королевская спальня действительно превратилась в роскошный сад с белыми зимними розами, цветками львиного зева и анютиных глазок. Цветы заполнили подоконники, столы и столики, полки. Пол был заставлен вазами. Ощутив аромат цветов, Генриетта шевельнулась и с трудом открыла глаза.

– А сегодня… нет ветра? – спросила она.

Людовик подал знак Бонтану. Первый камердинер открыл окно. Генриетта вздохнула. Сейчас она была настолько хрупкой, что казалась тряпичной куклой.

– Какой упоительный аромат. Разве может быть что-нибудь прекраснее цветов и их волшебного запаха?

– Есть. Та, на кого я сейчас смотрю, – ответил Людовик.

Генриетта попыталась улыбнуться, но ее накрыло новой волной боли. Она опустила голову и застонала. Через некоторое время боль стихла.

– Я боюсь, – шепотом призналась Генриетта.

– Тебе нечего бояться, – сказал ей Филипп.

– Откуда ты знаешь?

– А ты помнишь время до своего рождения?

Генриетта едва заметно покачала головой.

– Тогда как ты можешь бояться?

– Я не помню небес, где жила до рождения.

Еще одна волна боли заставила Генриетту содрогнуться всем телом. Ее ноги дернулись. Лицо превратилось в маску страдания.

Людовик схватил Клодину за руку:

– Сделайте что-нибудь!

– Уже… ничего не сделаешь, – возразила Генриетта. – Холодно. Мне очень холодно.

Ее дыхание участилось. Руки покрылись синеватыми пятнами.

– Филипп, прости меня, я… я не любила тебя так, как ты заслуживал.

– Ты любила меня так, как могла, – ответил ей Филипп.

– Какие вы оба… красивые. А ведь все… могло бы быть по-другому.

– Помолчи, – взмолился Людовик. – Лучше отдохни.

– Боже мой! – вскрикнула Генриетта. – Как мне больно дышать!

Людовик взял ее за руку:

– Боль уйдет, если ты поднимешь голову.

– Не могу!

– Позволь, я приподниму тебе голову, – предложил Филипп.

– Не надо! Не хочу!

– Генриетта, прошу тебя.

– Сделай, чтобы боль ушла! – тоном капризного ребенка потребовала Генриетта. – Прогони ее.

– Подложите ей еще одну подушку! – распорядился Людовик.

– Брат, она не хочет, чтобы ее трогали, – урезонил его Филипп.

– Это необходимо, тогда боль уйдет, – сказал Людовик.

В глазах брата он прочел жестокую, холодную правду. Боль уже никуда не уйдет. Генриетта обречена на страдания. На смерть.

Она снова закричала, брызгая слюной. Ее глаза бешено заморгали. Людовик потянулся к ней. Генриетта жадно схватила его руку. Ее ногти глубоко впились в кожу.

– Не смотрите на меня! – взмолилась она. – Я хочу остаться для вас красивой. Не такой, как сейчас!

Людовик сражался с подступающими рыданиями.

– Ты прекрасна и такой останешься. Я влюбился в тебя с первого взгляда.

Филипп не пытался унять слезы, и они текли по его щекам. Он силился улыбнуться жене, но улыбки не получалось. Больше ему было нечего ей предложить.

В спальню вошел аббат Боссюэ.

– Прогоните его! – потребовала Генриетта.

– Дорогая… – начал было Филипп.

– Я не желаю слушать его молитв!

Ее крик превратился в душераздирающий стон.

– Дайте ей что-нибудь от боли! – потребовал Людовик.