Это было в Праге - Георгий Брянцев

Рука Антонина ощутила ее легкое пожатие.

— Не забывай старых друзей, — сказала Божена весело.

Он торопливо ответил на ее пожатие и неожиданно спросил:

— А ты не забудешь… старых друзей?

— Нет, конечно. Ну, будь здоров и удачлив!

И Божена ушла.

Около десяти вечера Антонин подошел к дому Гоуски. Первое, что бросилось ему в глаза, — на калитке не было объявления.

«Так. Все идет как по писаному!»

Антонин отпер калитку и вошел во двор. Позвонил. Дверь открылась, и перед ним показался Гоуска.

— А я собрался уходить, — сказал Гоуска. — Еще минута, и вы меня не застали бы. Дождь все идет?

— Как из ведра. Промок до костей.

— Ну раздевайтесь. У меня горит электрическая печь, вы обогреетесь.

В кабинете было уютно и тепло. На письменном столе горела настольная лампа, прикрытая темным абажуром. Комната тонула в полумраке.

— От коньячку не откажетесь? — любезно предложил Гоуска.

— Не посмею. Я бы и закусить не прочь. Весь день проболтался под дождем.

— За чем же дело стало! Я сейчас сооружу.

Когда Гоуска вышел, Антонин, не утерпев, вынул из кармана конверт, переданный ему Боженой. В нем было удостоверение на имя Людвига Барабаша, сотрудника для поручений при бюро по охране правительства протектората.

Антонин облегченно вздохнул. Теперь удостоверение Зейдлица теряло всякий смысл.

Вернувшийся Гоуска поставил на круглый столик у дивана бутылку коньяку, раскрытую коробку с сардинками, несколько сандвичей и кусок холодного гуся. Потом принес тарелки и маленькие стаканчики.

— Я нарушил ваши планы? — спросил Антонин.

— Какие пустяки, — сказал Гоуска. — У меня частное свидание. Я еще успею. Один немец просит реализовать партию турецких ковров. Нужно посмотреть их.

После первого стаканчика Гоуска рассказал: днем приходил человек и предложил свои услуги в качестве истопника, фамилия его Блага, работает не то механиком, не то кочегаром в каком-то загородном пансионе. Человек пожилой, на первый взгляд приятный, но, пожалуй, немного угрюм.

Антонин сделал вид, что заинтересован, вынул блокнот и занес в него фамилию истопника.

— Вы договорились? — спросил он.

— Через два дня он обещал принести рекомендательное письмо и приступить к работе.

— А вы предупредили его об испытательном сроке?

— Конечно.

— Ну что ж, я завтра скажу вам, что собою представляет этот человек.

И подумал: «Дело в шляпе. Ярослав устроен в Праге».

— А я зашел к вам посоветоваться, — начал Антонин, следя за лицом Гоуски.

— Что-нибудь случилось? — всполошился коммерсант.

— Ничего серьезного. — Антонин сделал небольшую паузу. — Видите, в чем дело, Гоуска. Обращаясь к вам, я не могу не выдать служебной тайны, но я доверяю вам…

Он опять сделал паузу.

Гоуска быстро закивал головой, его отвислые щеки при этом тряслись. Он отодвинул от себя тарелку с недоеденным куском гуся.

— Вам, конечно, ясна общая политическая ситуация, положение на фронтах…

— Да, да, да… — кивал Гоуска.

— Гестапо вынуждено часть сотрудников, преимущественно чехов, перевести на нелегальное положение… Чтобы они не мозолили глаза народу.

— Это правильно. Умно.

— Наши задачи и методы работы остаются прежними, но мы, и в частности я, ничем не должны выдавать свою принадлежность к гестапо. Я теперь буду называться вот кем, — Антонин подал Гоуске удостоверение, только что полученное от Божены.

Тот внимательно прочитал бумагу.

— Все понятно. У ваших шефов голова на месте. Они смотрят далеко вперед. Это очень отрадно. Атмосфера действительно сгустилась. Я, конечно, не осмеливался затрагивать эту тему в беседах с вами, опасаясь, как бы вы не расценили такую откровенность не в мою пользу Но…

Гоуска наполнил стаканчики коньяком.

Они чокнулись, и Антонин произнес многозначительно:

— Факты есть факты, и закрывать на них глаза попросту глупо.

Гоуска поспешил ответить, что вполне разделяет эту точку зрения. Только идиот не видит сейчас, что дело идет к развязке. Когда Гоуска просил избавить его от письменных донесений, то, честно говоря, побаивался, как бы не истолковали эту его просьбу в дурную сторону. А он руководствовался, как теперь это очевидно, теми же побуждениями, что и гестапо. Кричать «ура» русским он не собирается. Он их ненавидит не меньше, чем отечественных коммунистов. Но его ненависть русских не остановит. А они вот-вот припожалуют сюда. Болтаться с веревкой на шее — удовольствие не из приятных. А поэтому не следует терять разум! Вот только англичан и американцев трудно понять. О чем они думают? Ну хорошо, допустим, Германия терпит фиаско, но неужели им не ясно: если позволить русским войти в Европу, то их уже никакая сила и никогда не повалит. Они станут вдвое сильнее. Каждый видит, что творится во Франции, что происходит в Словакии, в Чехии, да и во всех углах Европы. Кто-то правильно сказал, что Европа — пороховой погреб. Гоуска не склонен думать, что в Америке и Англии живут одни дураки. Там найдутся и умные, и энергичные люди. Но почему они медлят? Глупо и непонятно. Ведь на востоке фюрер держит около двухсот дивизий, а на западе и других фронтах — только семьдесят пять. Гоуска был бы совершенно спокоен, он не вел бы себя так осторожно, он не уклонялся бы даже от письменных информаций, если бы был уверен, что в Прагу войдут американцы или англичане. Они смогут понять его позицию, его психологию и великодушно простить ошибки. Но русские — извините! С ними не столкуешься. Боже упаси! Их понимает один только Готвальд.

Пора было прервать красноречие Гоуски. Антонин уже все уяснил себе.

— Я, пожалуй, соглашусь с вами, — сказал он. — Но мы отклонились от цели моего визита.

Гоуска извинился.

— Дело в том, — продолжал Антонин, — что в связи с изменениями по службе я должен обосноваться в Праге. Комнаты у меня здесь нет. Конечно, я могу ее получить в любую минуту, но это меня не устраивает. Я вынужден буду расшифровать себя.

— Понимаю, все прекрасно понимаю, — отозвался Гоуска.

— Поэтому я и решил просить вашего совета и помощи…

— Мой дом к вашим услугам, — с готовностью предложил Гоуска и сделал широкий жест.

Антонин покачал головой. Располагаться в доме Гоуски, где будет жить Лукаш, Антонин не собирался. Довольно одного Ярослава.

— Это ни меня, ни вас не устроит. В кругах эсэсовцев и гестаповцев я все-таки известен, а вы — нет. Бросать тень на вас я не хочу. Мне нужна небольшая комнатушка у хозяина или хозяйки, которые умеют молчать.