Как стать злодеем в Габене - Владимир Торин

бесцеремонно выхватила его из пальцев мистера Лемони и поспешно развернула.

– Что там? – раздраженно спросил аптекарь. – Это стоило того, чтобы осквернить череп моего прадедушки?

Полли озвучила содержание записки:

«Это – последняя загадка. Я жду тебя там, где горит глаз и бьется сердце саквояжного спрута».

– Саквояжный спрут? – спросил аптекарь. – У меня есть парочка. Они дают лечебные чернила, а еще их сушеные присоски помогают от сыпучей крапивницы.

– Нет, мистер Лемони, – вздохнула Полли. – Речь идет не о таком спруте.

– Не о таком?

– Спрут обвил своими щупальцами весь Саквояжный район. Я знаю, где искать последнюю загадку.

– Где же?

– Там, где бьется его сердце, – сказала Полли. – Где же еще?..

…Сумасшедшие и их загадки…

Погода ухудшилась. Снег залепливал лётные очки, крылья работали на усиленном режиме, из выхлопов валил дым, ветер бил и толкал Полли.

Бэббит предостерегал ее от полетов в таких условиях, впрочем, Полли и сама предпочла бы сейчас оказаться на земле. Она промерзла насквозь, и даже теплая подкладка не особо помогала.

И все же, несмотря на все преграды, добралась до Чемоданной площади Зубная Фея меньше, чем через двадцать минут.

Привокзальная площадь жила своей жизнью. На станции стояли рядком кэбы, кэбмены грелись у горящей жаровни, передавая по кругу бутылочку. В центре площади застыл дирижабль, расположенные кругом семафоры горели красным, сообщая всем и каждому, что вылет отменен. Светились окна гостиницы «Габенн» и «Ресторана госпожи Примм», в Паровозном ведомстве, несмотря на позднее время и близость к празднику, кипела работа. Клерки сидели за своими столами, заполняли бесконечные бумаги, стучали штемпелями и клеили марки.

Работа не прекращалась ни на миг и в прислонившейся к зданию вокзала центральной станции пневмопочты Тремпл-Толл. Пересыльщики, не покладая рук, принимали капсулы и переотправляли их дальше во всех направлениях. По трубам-щупальцам шли послания во все концы Саквояжного района. «Сердце спрута» билось с частотой и ритмом часового механизма…

Зубная Фея облетела купол станции и опустилась на крышу в некотором отдалении от светящегося окна, похожего на глаз.

Последняя загадка ждала ее…

Достав пистолет-«москит» и озираясь по сторонам, Зубная Фея осторожно двинулась по крыше.

Больше не будет никаких конвертов, ее поиск почти закончился – она это чувствовала.

Что ж, конверта и правда не было.

На парапете лежала, распростерши механические крылья, ворона. Ее глаза-лампы тускло светились, из груди раздавался звон шестеренок, но, помимо этого, автоматон не подавал признаков жизни.

Полли застыла. Ворона? Все эти загадки вели к ней?

На ум сразу же пришли Лжекрампус и тот таинственный человек, с которым он встречался в пабе «Ворон и Пес». Почему Зои Гримм оставила ей этого механоида? Что она хотела этим сказать?

Полли склонилась над вороной и неожиданно заметила, что в клюве у нее что-то зажато.

– Монета? – недоуменно прошептала она и тут вдруг все поняла. Оборванные ниточки связались в голове. И Лжекрампус, и убийства, замаскированные под несчастные случаи, и Зои Гримм.

Последняя загадка разгадалась.

– Дура! Какая же я дура!

Зубная Фея раскрыла крылья и взмыла в воздух. Вокзальные часы начали отбивать десять часов вечера.

***

Девять часов тридцать минут вечера. До Нового года осталось два с половиной часа.

Мистер Супмарк положил в чемодан громоздкий механизм и закрыл крышку. С тоской оглядев свою крошечную квартирку, он подхватил чемодан и двинулся к двери.

Оказавшись на темной лестничной площадке, он достал из кармана ключ и попытался запереть дверь. Замок заклинил. Как всегда!

– Да будь оно все проклято! – прорычал он себе под сморщенный крючковатый нос.

С третьего раза ключ наконец провернулся, щелкнул замок.

Мистер Супмарк развернулся и подошел к лестнице. Тяжко вздохнул. Он ненавидел эту лестницу всем сердцем: его огромные башмаки проваливаются на узких, будто нарочно сделанных для карликов, ступенях, а керосиновый фонарь воняет так, что пробуждается едва затихшая чихота, да и светит он так тускло, что лучше б его и вовсе не было. В темноте привычнее… в темноте приятнее…

Мистер Супмарк был уже на втором этаже, когда скрипнула дверь миссис Йолли. Он вздрогнул: встреча с этой отвратительной краснолицей женщиной была крайне неприятной и нежелательной.

– О, Питер из антресольной квартиры! – проскрипела миссис Йолли, похожая на пьяного кота. – Где моя оплата? Уговор был раз в неделю, а не раз в неделю и два дня!

Мистер Супмарк скрипнул зубами.

– Да, мэм, я как раз…

– Новый год на носу! – продолжила ворчать домовладелица. – Самое время повыгонять всех блох-должников! Вы же не хотите остаться на Новый год на улице, Питер из антресольной квартиры?

– Не хочу, мэм. Вы позволите? Я тороплюсь…

Миссис Йолли всплеснула руками.

– Торопится он! Все куда-то торопятся! А плату внести за комнату никто не торопится!

Мистер Супмарк продолжил спуск, тяжело переваливаясь и покачиваясь на ступеньках, но прилипчивая женщина последовала за ним, продолжая причитать и укорять его.

Когда мистер Супмарк вышел из подъезда, миссис Йолли и на улицу вышла следом, продолжая напоминать ему о том, какой он неблагонадежный человек, о том, что в Новый год долги должны быть уплачены, не забывая при этом упрекать его в никчемности и бессмысленности.

– Миссис Йолли, может, вернетесь в дом? – буркнул мистер Супмарк. – Снег идет. Вы простудитесь и умрете. Что, в таком случае, ваши жильцы будут делать?

Но миссис Йолли не отставала. И не прекращала осыпать мистера Супмарка укорами.

Прохожие косились на громадного сутулого мужчину в черном пальто и цилиндре и на семенящую следом крошечную женщину, но миссис Йолли была не из тех, кого может смутить чье-либо внимание.

Таким образом они добрались до станции «Бремроук-Харт», и мистер Супмарк мысленно возблагодарил все светлые и темные силы Нового года: к станции подошел трамвай.

В вагон миссис Йолли за ним не последовала, оттесненная в сторону толпой пассажиров. Мистер Супмарк еще какое-то время видел ее на станции, продолжающую ворчать так, будто он ее слышит.

Трамвай медленно полз по Бремроук, и мистер Супмарк с тоской глядел в окно. Раньше он любил Новый год, но в последнее время тот перестал иметь для него какое-либо значение. Все эти люди, которые словно в один миг решили забыть о своих горестях, куда ни кинь взгляд: всепрощение, радость и сиропная благодать. Фу. Тошно… И хуже того – повсюду эти смеющиеся дети…

Мистер Супмарк ненавидел детей: они были глупыми,