Снег на экваторе - Андрей Поляков

Кстати, несчастливым числом у гикую считается семерка, которую европейцы почитают за один из символов удачи. Причина в том, что седьмой месяц – самый опасный для беременности. Семерки настолько боялись, что в прошлом употребляли ее только в проклятиях и при описании обрядов черной магии. И ни одну работу гикую не выполняли больше, чем шесть дней подряд.

Неподражаемо языковое мышление народности. Существительные делятся на десять классов, каждый из которых различается приставкой. На первый взгляд, логики в классификации нет никакой. К первому классу, например, относятся женатые мужчины, замужние женщины, прошедшие обрезание юноши и девушки. Необрезанной молодежи рядом с приличными людьми делать нечего, и они попали во второй класс. А вот слуги, хотя тоже, вроде бы, люди, удостоились только третьего класса, куда вместе с ними угодили дикий шпинат, женские хижины, болезни, змеи, кузнечики и бабуины. Обидно и человеку, и обезьяне. Особенно если учесть, что фиговые деревья гордо шелестят листвой во втором классе. Там же авторитетно рычат львы и с достоинством ползают трехрогие хамелеоны Джексона.

Но нелепости лишь кажутся таковыми. Дело в том, что классификация построена по железному принципу: чем ценнее в существе или предмете душа, тем ближе он к вершине. Отсюда ясно, что священное фиговое дерево мугумо должно стоять выше всех других растений, а злостному воришке-бабуину никогда не подняться над змеями и насекомыми. Если честно, там же у гикую легко нашлось бы и местечко для львов, но уж больно это опасно. Прослышит ненароком царь зверей, что его употребляют с приставкой, присущей третьему классу, разгневается, а оно им надо? Хамелеон Джексона тоже не зря возвышен в престижный второй класс. Судя по одной из легенд, он очень помог древним гикую. А вот обычный хамелеон, нелюбимый и презираемый, разжалован из третьего класса в четвертый.

Современные гикую страдают суеверностью не больше, чем европейцы. Как продолжать верить в то, что Нгай живет на горе Кириньяга-Кения, а снег – это божественная субстанция, если ежедневно на вершину поднимаются десятки альпинистов, проводниками у которых работают гикую? И все же ностальгия по ушедшим временам, стремление вернуть их хотя бы в искусстве, остается.

– Не думай, что я слепой романтик, – убеждал меня родившийся в 1930 году художник Асаф Нгесе Магуа. – Мне ли, старшему из 13 братьев и сестер, не знать, что раньше жизнь не была легкой. Болезни, войны, бедность… Все так. Но это было естественно и понятно. Враждовали с масаями из-за скота, но то были мелкие стычки. Односельчане, совсем незнакомые люди, стремились прийти друг другу на помощь. Каждое преступление становилось событием чрезвычайным и тщательно разбиралось на совете старейшин. Сколько было вокруг улыбок! А сейчас? Гикую отталкивают друг друга, завидуют чужому успеху, за лишний шиллинг готовы душу продать.

Асаф надолго задумался, очевидно, подбирая слова для обобщения.

– Мы, африканцы, слишком поторопились, – продолжил, наконец, живописец. – Мы хотим получить все сразу, любим пустить пыль в глаза. Восхищенно смотрим на Запад, безрассудно хватаем самое блестящее, громкое, модное и даже не даем себе труда задуматься, а надо ли нам это?

Рисовать Асаф начал лет с восьми, но только к старости осознал, что в его жизни имеется большая цель.

– Понимаешь, я был на грани смерти, – вспоминал художник. – Врачи потеряли надежду, родственники начали приготовления к похоронам. А я поправился и, поразмыслив, понял, что случайных чудес не бывает. Я выжил потому, что у меня есть что сказать людям. А раз так, то я должен запечатлеть на картинах навсегда ушедшую жизнь моего народа такой, какой я ее запомнил.

Комнаты небольшого сельского дома Асафа наполнились полотнами, на которых оживают воспоминания о далеких временах: детские игры в камешки, прутики, обручи, военные упражнения юношей с копьями и щитами, развивавшие ловкость и силу, готовившие к защите своего народа, многочисленные обряды, связанные с обрезанием, коллективная постройка жилищ, выпас скота, возделывание полей, прием гостей, отпугивание прожорливых птиц и злых духов…

Борьба с прожорливыми птицами считалась исключительно детским занятием. Но это не значит, что оно не было важным. Наоборот, от того, насколько зорко и бдительно малыши следили за полями, зависело, будет ли сыта вся община. Основу питания гикую составляли бобовые и зерновые. Главное блюдо народной кухни гисери делалось так: полкило кукурузных зерен и четверть килограмма красной фасоли всю ночь вымачивались, потом вода удалялась, заливалась свежая, варево солили и кипятили на слабом огне больше двух часов. Перед подачей остатки воды сливали, в блюдо клали поджаренный лук. Если в гисери добавить вареную картошку и кусочки тыквы, а все овощи размять до состояния пюре, получится еще одно популярное блюдо – матаха. Любимое детское блюдо нджахи представляло собой, по сути, еще одну разновидность гисери, только к сваренной фасоли добавляли картошку и бананы, тоже вареные, а потом все разминали в пюре. Незатейливая кухня, что и говорить, но век за веком она верно служила народу, оберегая его от многих современных болезней. Мясо гикую ели только по праздникам.

– Жизнь проходила по природным часам, – увлеченно говорил Асаф. – Тик-так, тик-так. Четыре времени года, два урожая. С марта по июль – большой сезон дождей. С июля по октябрь – сбор большого урожая. С октября по январь – малый сезон дождей. С января по март – уборка малого урожая.

На первый взгляд, скука и однообразие.

– Да что ты, скучать времени не было, – запротестовал художник. – Весь год был заполнен делами до отказа. И работать приходилось всем. Малышам выделяли площадку, давали маленькие инструменты. Мальчишки с рогатками охраняли поля с созревавшим урожаем, пугали ненасытных птиц. Взрослые занимались прополкой, уборкой, лепкой кувшинов и чашек, плетением корзин, выделкой шкур. Потом все несли плоды рук своих на рынки, обменивали. А по вечерам успевали еще и вволю повеселиться.

Нравы у гикую были весьма свободные даже по сегодняшним меркам. Влюбленные пары до свадьбы спали вместе, хотя и не могли производить потомство. Этому мешал предусмотрительно повязанный девушкой тугой фартук. Гость имел право пройти в дом жены или одной из жен хозяина и провести там ночь, но только если супруга была не против. Свадьбы тоже не могло быть без согласия девушки, какой бы большой выкуп ни предлагал жених.

– Европейские миссионеры считали эти обычаи распущенностью, но семьи тогда распадались редко, а об однополой любви я что-то никогда не слыхивал, – качал головой Асаф.

Не порицал он и обрезания, против которого упорно боролись миссионеры.

– К ируа долго готовились, это был длительный многоступенчатый процесс, – вспоминал художник. – Каждый юноша и девушка получали родственника-попечителя, который проводил с ними несколько недель и готовил их к взрослой жизни.

Молодых людей кормили по-особому, они танцевали и пели, накануне долгожданного действа купались в горных речках. И когда нож мунду-муго отсекал юношам крайнюю плоть, а девушкам клитор и губы, большинство, как и полагалось, ни малейшим движением не выдавали боли.