📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаНоктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 101 102 103 104 105 106 107 108 109 ... 177
Перейти на страницу:
дядя, первый сорт.

– Зачерствел, малым делом, дорогой-то.

– Ничего, у нас зубы-то свои, а не казенные.

За чаем перебрали бесконечную деревенскую родню, причем все новости в большинстве случаев оказывались очень невеселого характера. Тетка Матрена погорела два раза; у дяди Агафона родились двойни, и жена померши от родов; дедушка Трифон второй год лежит без ног; в соседней деревне Тюшках червь съел всю капусту; рыбаки в Сяси выловили утопленника; в деревне Куровой две курицы пели петухом, – ждали пожара, но все обошлось благополучно; был мор на овцу, – повертится-повертится и подохнет; ждали по коровам сибирской язвы; в лесах появилась какая-то муха с белыми крыльями и черной головой, зовут ее «монашиной», и она жрет лес без конца; Ладожском озере плавали пузыри, из которых выходили живые люди с светлыми пуговицами; пала огненная звезда на деревню Акино и т. д., и т. д. В такт этого рассказа Павел Митрич только сочувственно качал головой.

– Да, конечно, бывает-с… У нас в Питере чудеса запрещены, а то, сделай милость, сколько угодно. У нас сейчас, например, городовой – и все кончено…

– Кончено? – удивлялся Федор Евсеич. – Значит, и тетка Матрена не погорела бы?

– Ни-ни… у нас строго. «А, ты желаешь гореть – пожалуйте в участок!» И ни-ни…

Мишук сбегал еще с чайником за кипятком. Павел Митрич предался детским воспоминаниям и сразу напутал, когда заговорил о сясьской рыбе.

– Какая у нас рыба? – оговорил его Федор Евсеич с улыбкой сожаления. – Так, плотва иногда попадает, окуньки мелкие да щука… Наша вся рыба в устье, где пески. И наша рыба – самая дорогая; лосось, форель… Даже и сига мало. Это у Волхова ловят сига, да около островов, у Валаама. Наша рыба – первый сорт.

Оглядевшись кругом, старик с грустью прибавил:

– Только и нашей дорогой рыбе пришел конец…

– Неужто всю выловили?!.

– Где выловить – озеро-то, слава Богу, велико. А лиха беда в том, что наши рыбаки все начали продаваться купцу. Что поймал, то и подавай купцу… Значит, в том роде, как ренда… Живем у самой рыбы, а у себя на берегу фунта не купишь. Вся рыба в Питер заарендована еще с зимы. Она, значит, еще в озере ходит, а уж под нее задатки рыбакам дадены. Потом крупные купцы рыбные завелись, которые вот какие точи выстроили: тыщ на сорок одной снасти у такого купца, и лучшие места откуплены.

– Ну, а вы как?

– А мы, значит, бочком, где мало-мало поманит, – тут и промышляем.

Федор Евсеич тяжко вздохнул и только махнул рукой. Ему не хотелось говорить при Мишутке, и он его под каким-то предлогом выслал на берег. Налив гостю чаю, старик еще раз вздохнул и проговорил:

– Пряменько тебе сказать, Пал Митрич, так даже как будто и понятия не стало. Что, значит, и к чему… Вот я при Мишутке даже и выговаривать не хочу. Дело такое подходит, что по древности лет я еще доживу по-прежнему, а как будут жить другие протчие народы – ума не приложу.

– А что такое случилось? – спрашивал Павел Митрич, не понимая, в чем дело.

– Да уж, видно, так все одно с одним… Прежде-то жили – ничего, а теперь – день прожил, и слава Богу. Вот ты обрадовался своему деревенскому хлебушку, – и ему пришел конец. Которые еще займаются по крестьянству, так сперва его продадут, а потом его же обратно покупают… Разве это порядок? На заработки потянул народ, который ищет легкого хлеба…

III

Второй чайник был уже пуст, и Павел Митрич вынул серебряные часы.

– Ого, засиделся я у тебя, дядя… Пора мне на работу…

– Да, у тебя того… действительно, работа, – заметил с улыбкой Федор Евсеич. – Поди, к вечеру-то поясницу вот как ломит, да и руки вымахаешь с ножницами.

Это замечание обидело Павла Митрича.

– У каждого своя работа, – ответил он, раскуривая папиросу.

– Ну, а как ты вообще живешь? – спрашивал старик, чтобы поправить обиду.

– Ничего, помаленьку, Федор Евсеич… Пока Бог грехам терпит.

Потом, приосанившись, он с гордостью прибавил:

– Тебе вот смешно, что я по парикмахерской части. И за работу не считаешь… Так, пустяки. А парикмахер парикмахеру рознь. Да, милый человек. Другие не Бог весть как живут, а я – в лучшем виде… А почему?

– Умственность, значит, в тебе…

– Вот и не угадал… Секрет в том, что отчаянный я человек, наскрозь отчаянный.

– Н-но?

– Да… Тебе опять смешно, потому что нашего дела ты не понимаешь. А спроси, кто мертвых немцев бреет? Павел Митрич Востриков… Немцы – народ аккуратный и любят, чтобы на тот свет явиться в полной форме. Ну, а кто будет покойника брить? Живой-то человек и нос морщит, и ушами дергает, когда его бреешь, а покойник не шевельнется. Потом и то сказать, случается грех, что живого-то и подрежешь, ну, на живом и заживет, а покойника подрежешь. – тут уж зажива не будет. Шабаш, значит. Пробовали другие из нашего брата покойников-то брить, да не могли. Страшно, а у них отчаянности никакой…

– И дорого ты получаешь за свою музыку?

– И получать надо умеючи… Сперва-то я вполне дураком оказал: по десяти цалковых брал. Ну, а теперь, – шалишь, меньше тридцати ни-ни…

У Федора Евсеича явилось на лице недоверчивое выражение.

– Как будто и много, Пал Митрич?

– А для чего человеку ум даден? Вот тут и штука… За работу я, действительно, получаю десять цалковых по положенью. А инструмент? Я как делаю… Сейчас натащу и бритв, и щипцов, и точилок, и щеток, – одним словом, полный набор. Все довольны – какой старательный парикмахер. А кончил работу, получил свои десять цалковых и сейчас: «Позвольте получить четвертной билет за весь парикмахерский прибор». Ну, обнаковенно, сейчас родственники на дыбы: «Нам не нужно твоего прибора». А я им: «И мне он не нужен… Разве я смею после покойника этим прибором живых людей брить? Он весь в заразе, и мне придется отвечать перед начальством». Ну, побьются-побьются, поругаются, а я сделаю скидочку на пять рублей – глядишь, и получил. Где тут в суматохе спориться… А там у меня есть татарин, который скупает старые вещи, – ему и продадут всю музыку за рубль, много за два, а татарин продаст мне за трешницу. С новым покойником та же музыка… Один купец так расстервенился, что не хотел платить. Я к мировому, а мировой и присудил купца к уплате, да еще меня похвалил, потому как я поступаю правильно.

– Ах ты, братец ты мой! – удивлялся Федор Евсеич, качая головой. – Да ты и действительно отчаянный… Удумал тоже

1 ... 101 102 103 104 105 106 107 108 109 ... 177
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?