Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Наступила пауза. Решающий голос принадлежал Анне Гавриловне, но она хранила гробовое молчание, опустив глаза.
– Что же, и все? – недовольным голосом спросил Иван Васильевич.
– Больше ничего не было, – ответил Антон каким-то детским голосом. – Впрочем, могу прибавить: клянусь, что никогда и ничего подобного не произойдет. Ведь, в сущности, я ничего не сделал… Нужно быть справедливым и ко мне. Да, был пьян, наделал глупостей, бросил на ветер двести рублей – вот и все.
Иван Васильевич понял, что его миссия кончена, поднялся с кресла и молча пожал руки молчавшим супругам.
Они остались вдвоем.
Ровно через три дня Антон явился к Ивану Васильевичу. Он имел беспечный и довольный вид человека, который избавился от большой опасности, благодаря счастливой случайности.
– Ну что, как дела? – довольно сухо спросил Иван Васильевич, надевая свой судейский мундир, – он отправлялся в заседание.
– Ты это про что?
– Как про что?
– Ах, да… Виноват. Пришел тебя поблагодарить, голубчик. Ты меня выручил… Конечно, Тэночка ругала меня, потом плакала, потом опять ругала, гнала от себя и кончила отпущением грехов. Это чудная женщина… да. А мне до сих пор совестно. Войди в ее положение: что ей было делать, как и всякой другой женщине? Подлецы мы, мужчины… Если бы не ты, все было бы кончено, а теперь я снова ожил.
Антон даже прищелкнул языком и подмигнул, охваченный обычным легкомыслием. Это наконец взорвало Ивана Васильевича.
– Послушай, Антон, в следующий раз я не буду разыгрывать роль какого-то буфера, черт возьми. Это, наконец, смешно…
– Клянусь…
– Ты лучше клянись Анне Гавриловне, а я не желаю валять дурака. Пойми, что это просто неудобно.
– Да ведь я… ей-Богу, клянусь тебе, что…
– Ну, извини, мне некогда. У нас сегодня заседание.
Они вышли вместе. Антон сел вместе на извозчика уверяя, что ему по пути. Дорогой он нерешительно заявил:
– А я к тебе по делу, Ваня… Ты не сердись. Видишь ли… гм… мне нужно устроить свидание с одной дамой, и я сказал, что она твоя родственница. Пока ты будешь в суде, я ее приму у тебя в квартире… Ты ее и не увидишь.
– Извозчик, ступай…
Иван Васильевич крикнул адрес квартиры Кривских. Антон сделал было попытку соскочить с извозчика, но был удержан.
– Ваня, не буду… – бормотал он. – Я пошутил…
– То-то… Извозчик, в суд!
1894
Отчаянный человек
I
Павел Митрич по обыкновению встал утром рано, – не было еще шести часов. В его каморке, пристроенной к парикмахерской, окна не было, и он оделся в темноте, не желая зажигать стенной лампочки, как это делал по утрам зимой.
– Выйду на улицу, – свету сколько угодно, – думал вслух старик. – Сделай милость, не зимняя пора, а керосин тоже денег стоит.
Вся парикмахерская еще спала мертвым сном, то есть хозяин с хозяйкой и три подмастерья.
– Ишь, лодыри, как дрыхнут, – обругал Павел Митрич двух подмастерьев, спавших на полу в самой парикмахерской. – Добрые люди успели уж досыта наработаться, а они дрыхнут.
Из квартиры Павел Митрич вышел черным ходом. На дворе пятиэтажного каменного дома уже «припахивало весной», как вежливо объяснял старший дворник происхождение специфического аромата от помойной ямы, украшавшей самый центр двора. Павел Митрич только покрутил носом и проворчал:
– Этакого духа напущено!.. Тьфу…
Два младших дворника поливали улицу из пожарной кишки. Стоявший на углу городовой следил за ними, напрасно стараясь «подыскаться», то есть найти повод для какой-нибудь придирки. Павел Митрич постоял за воротами, несколько раз зевнул, крестя рот, и почесал занемевшую от спанья руку. На вид ему было лет пятьдесят, а в действительности шестьдесят. По происхождению крестьянин, Павел Митрич, по странной игре природы, походил на кровного француза, – прямой нос, большие карие глаза, большой лоб, характерно очерченные губы и подбородок. Объяснялось это тайнами девичьей блаженной памяти громадного помещичьего двора, где жила мать Павла Митрича на особом положении дворовой девушки. Воспоминанием и таинственным отголоском этого далекого прошлого явился Павел Митрич со своею французскою наружностью, которая обрисовывалась еще ярче благодаря его городскому костюму, козлиной бородке и усам шильцем. Начинавшуюся проседь он тщательно замазывал фиксатуаром.
– А хорошо… – резюмировал Павел Митрич свои впечатления. – Градусов пятнадцать тепла, а к обеду все двадцать пять выбежит. Очень хорошо.
Дворники для шутки брызнули краем струи на Павла Митрича и сделали вид, что это вышло нечаянно. Павел Митрич обругал их, но не рассердился. Разве можно сердиться на глупых людей, – тем более сердиться в такое чудное весеннее утро? Он стряхнул воду со своего порыжелого фиолетового сюртука, который надевал только по утрам, смахнул воду носовым платком со штиблет и даже улыбнулся: «Ах, какие глупые дворники…»
– Куда такую рань наклался, Павел Митрич? – спрашивал городовой, когда он сровнялся с ним.
– А для воздуху, – объяснил Павел Нитрита, поправляя крахмальный воротничок. – Продышаться свежим воздухом – первое дело. Вон какая благодать стоит…
– Да, оно действительно… – согласился городовой, наблюдая за опасливо бежавшей по тротуару собакой без ошейника. – Уж это – что говорить – первое дело…
– А вы какой губернии будете? – полюбопытствовал Павел Митрич, снимая котелок, чтобы погреть начавшую лысеть голову.
– Мы-то? А мы – витебские…
– Так-с… А я с реки Сяси, сейчас за Ладожским, ежели ехать на Онегу. Хо-орошее место у нас по реке Сяси. Вот сейчас иду на Фонтанку, к Летнему саду, посмотреть землячков, которые с Сяси дрова пригоняют сюда, а другие с рыбой на собственных соймах. Народ у нас особенный супротив других местов, потому как два агромадных озера, а потом агромаднеющие леса… Нет лучше наших местов…
– И у нас Витебская губерния не хуже, – обидчиво
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!