Сталин, Иван Грозный и другие - Борис Семенович Илизаров

запрета «Бежиного Луга» атмосфера вокруг него совсем сгустилась. Своими опасениями он поделился с Бабелем, который посоветовал ему на время уехать из Москвы, что тот и сделал. Тогда же, 16 апреля 1937 г., Эйзенштейн направил письмо Шумяцкому, прося (именно униженно прося) не закрывать ему путь в профессию, дать возможность и дальше работать в кино. Заметно торжествуя, Шумяцкий и это письмо переправил Сталину, добавив к нему сопроводительную записку, в которой недвусмысленно предлагал запретить Эйзенштейну режиссёрскую работу. Больше того, он приложил проект постановления Политбюро об этом[491]. Иногда Сталин, создав угрозу и помучив жертву, в решающий момент сам же отодвигал ее от края. (Чаще как раз не отодвигал, а сбрасывал в пропасть.) Далее события развивались стремительно.

Политбюро приняло совсем другое постановление, не то, что спроектировал Шумяцкий. Перегруженные работой члены Политбюро предложение Шумяцкого обсуждали методом «заочного опроса». Первым откликнулся Каганович, который написал, что верить больше Эйзенштейну нельзя и что он опять истратит уйму денег, ничего не даст, «потому что он против социализма. Предложения Шумяцкого правильны». Возможно, Каганович не забыл злобные письма Сталина об Айзенштейнде? Молотов его тоже сначала поддержал, но потом почему-то передумал и предложил дать Эйзенштейну еще один шанс. Его тут же поддержали: Сталин, Ворошилов, Жданов[492]. На самом деле решающее слово как всегда было за Сталиным. В результате 9 мая 1937 г. было принято постановление Политбюро: «Предложить т. Шумяцкому использовать т. Эйзенштейна, дав ему задание (тему), предварительно утвердив его сценарий, текст и прочее»[493]. С этого момента Эйзенштейн окончательно лишался любой формы свободы творчества. Следует иметь в виду, что параллельно, после запрещения фильма, началась мощная «отшлифовка» автора. 19 марта 1937 г. в «Правде» была опубликована разгромная статья Шумяцкого «О фильме «Бежин луг», в апреле Эйзенштейн сам опубликовал самооговор под названием «Ошибки «Бежиного луга», а в мае того же года несостоявшийся фильм громили коллеги во ВГИКе. Это был один из самых громких разгромов никем не виденного и даже не отснятого фильма. В советские времена такие или менее громкие погромы и запреты будут повторяться с завидной частотой, а в наше время организованные сверху, они, как и многое советское и отвратительное, возродятся вновь.

Один из ведущих исследователей творчества Эйзенштейна Наум Клейман составил список неосуществленных тем и сценариев, которые Эйзенштейн пытался воплотить в эти предыдущие и последующие годы. Он установил, что с 1932 по 1937 г. Эйзенштейн задумал не менее десяти фильмов. Ко многим написал сценарии и дважды приступал к съемкам, которые заканчивались идеологическим разгромом и закрытием проектов[494].

Как и большинству сталинских жертв, Шумяцкому дали напоследок «порезвиться», но 8 января 1938 г. арестовали, а уже 15 января состоялось открытое партийное собрание киностудии «Мосфильм», тема которого была объявлена так: «Ликвидировать последствия вредительства в кино». Оно продолжалось три дня подряд. Громили разоблаченного «врага народа» Шумяцкого, и одним из главных обвинителей был Эйзенштейн. В архиве Эйзенштейна сохранился конспект доклада, который обнаружил киновед В. Забродин[495]. Конечно, по-человечески можно понять Эйзенштейна, который за годы руководства Шумяцкого много натерпелся от него, можно ощутить и страх, который испытывал кинорежиссер после очередной начальственной жалобы «наверх». Можно и нужно принять во внимание и то, что, согласно принятому тогда иезуитскому ритуалу, все, кого еще не посадили, должны были участвовать в погромных выступлениях, разоблачающих арестованного «врага народа». Но он в начале 1938 г. не мог не знать, что большинство арестованных на десятилетия, а то и навсегда исчезали из жизни. Как считает В. Забродин, Эйзенштейн по каким-то каналам был в тот же день информирован о решении ПБ (Политбюро.– Б.И.) арестовать Шумяцкого, а о времени гибели Бабеля и своего учителя Мейерхольда узнал задолго до официального извещения[496]. И тем не менее он выступает с обвинениями в адрес Шумяцкого так, как будто он сидит перед ним в зале. И эта «пьеса» закончилась, как все сталинские радения, – 28 июля того же года Шумяцкого расстреляли за попытку организовать в просмотровом зале Кремля террористический акт против товарища Сталина[497].

Любимый и ужасный родной отец, «папенька» Эйзенштейна, действовал в его детстве и отрочестве примерно так же, подчиняя и наказывая за шалости и провинности. Теперь же любовь и страх, нарастающее обожание и полная невозможность вырваться из удушающих объятий оказались во власти прихрамывающего немолодого человека, этого внезапно возродившегося «папеньки», ставшего властелином жизни, творчества и даже времени, причины и вида смерти Эйзенштейна.

3. История Древней Руси в творчестве С.М. Эйзенштейна: «Александр Невский». «Валькирия». 1938–1940 гг.

Все творчество знаменитого на весь мир кинорежиссера С.М. Эйзенштейна проникнуто историзмом, но, как ни странно, именно эта сторона деятельности практически не затронута исследователями, поскольку основное внимание уделялось его вкладу в развитие киноискусства[498]. А между тем подавляющее большинство кинофильмов Эйзенштейна посвящены или недавним историческим событиям («Стачка», «Броненосец Потемкин», «Октябрь», «Старое и новое»), или древней и средневековой истории («Александр Невский», «Иван Грозный»). Как справедливо отмечает Наум Клейман, известный киновед и знаток творчества Эйзенштейна: «Начиная со «Стачки», режиссер понимал материал каждого своего фильма как отображение лишь части непрерывного исторического процесса – как History, а не Story», (т. е. не как литературный «рассказ». – Б.И.). Автор утверждал, что можно расположить осуществленные и задуманные им фильмы, спектакли и постановки вдоль хронологической канвы и получить наглядную картину истории человечества с мифологических времен и до наших дней[499]. Виктор Шкловский, старинный приятель Эйзенштейна, утверждал, что, по мнению режиссера, кино – это лучшее средство для передачи исторических знаний.

Последнее несколько преувеличено, однако Эйзенштейн был новатором не только в искусстве кино, но и изобретателем нового киножанра, имитирующего научную достоверность художественными средствами. Влияние его искусства на развитие или искажение исторического сознания советского общества никогда не рассматривалось. Неизвестно, какая источниковая база лежала в основе концепций фильмов, их образных рядов и насколько Эйзенштейн владел навыками исследователя? Еще в ранних немых лентах Эйзенштейн пытался добиться особого синтеза: образности киноискусства с показом исторического времени, изменившим мир. Эти произведения не были похожи на привычные, так называемые «костюмные» исторические фильмы, заменяющие одноименные романы или предлагающие беспочвенные фантазии на известную тему «из истории…». Эйзенштейн тоже фантазировал, но только в тех случаях, когда считал необходимым эмоционально усилить исторический факт, чтобы потрясти зрителя трагедией, героизмом, фарсом или темной стороной реальной истории. Восстание в 1905 г. на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», конечно, было, но не было никогда расстрела толпы на Одесской лестнице, ползающих по гнилому мясу червей и других впечатляющих картин. Революционный переворот в