Киноповести - Василий Макарович Шукшин

Я в ответе.

– Сейчас возьмем, батька. – Кондрат спрыгнул в купеческий струг. Подошел к сотнику. – Вынь грамотки.

И вдруг сотник – никто не ждал такого – выхватил пистоль… Кондрат откачнулся, но не успел – пуля угодила ему в плечо.

Сотник вырвал саблю, крикнул не своим голосом:

– Греби! Петро, стреляй!..

Двое-трое гребцов схватились было за весла… А один, который был позади сотника, вырвал из гнезда уключину и дал по голове сотнику. Вскрик застрял у того в горле; он схватился за голову и упал в руки гребцов.

Степан спокойно наблюдал за всем с высоты своего струга.

Еще двое казаков спрыгнули на купеческий струг. Один подошел к Кондрату, другой начал обыскивать сотника.

– В сапоге, – подсказал стрелец.

– Кто с нами пойдет? – громко спросил Степан. – Служить верой, добывать волю у кровопивцев!

– Я! – откликнулся гребец, угостивший уключиной сотника.

Еще двое крикнули:

– Мы! С Федором вот…

– А не пойдем, чего будет? – спросил один практичный.

– Этого я, братец, не ведаю: много грешил – ад, мало – рай.

– Так чего жа тада пытать? И я с вами!

Казаки засмеялись.

– Стрельцы, как? – спросил Степан.

– Оно вить это… как сказать!..

– Так и сказать.

– Вроде государю служим…

– Боярам вы служите, не государю! Кровососам!..

– Когда так – и мы.

Тем временем принесли Степану царские грамоты. Он, не разглядывая, изорвал их в клочья и побросал в воду. Бумаги он ненавидел особенно люто.

– Вот так их!..

На берегу явно заинтересовались событием на воде. Остановились, выстрелили, чтоб привлечь к себе внимание…

Человек шесть разинцев выстрелили в воздух. Звуки выстрелов долго гуляли под высоким берегом и замерли далеко. Конные разинцы успокоились.

Сотнику положили за пазуху какой-то груз из товаров купца и спустили в воду между стругами.

– Легкая смерть, – сказал один гребец. И перекрестился. Еще несколько человек перекрестились.

– В гребь! Заворачивайте свою лоханку. Не тужи, Макар Ильин! В Царицыне отпустим. Стрельцы, идите-ка ко мне! Погутарю с вами…

В Царицын разинцы пришли первого октября.

Высадились чуть ниже города; одновременно подошли конные Ивана Черноярца.

– Где Леонтий? – спросил его Степан.

– Вперед уехал.

– Собери есаулов. Слыхал, чего удумали? С вином-то?.. Пускай казаков в город.

В кабаке было полно казаков. Увидев атамана, заорали:

– Притесняют, батька!

– Где видано?! Такую цену ломить!

– Кто велел? – рявкнул Степан. И навел на целовальника страшный взор. Тот сделался как плат белый.

– Помилуй, батюшка. Я не советовал им, не послу-хали…

– Воевода?

– Воевода. Батюшка, вели мне живому остаться. Рази я от себя?

– Сукин он сын, ваш воевода! – закричали казаки. – Батька, он уж давно теснит нас. Которые, наша братва, приезжают с Дона за солью, так он у их с дуги по алтыну лупит.

– Это Унковский-то? – воскликнул пожилой казак-картежник. – Так то ж он у меня отнял пару коней, сани и хомут.

– У меня пищаль отнял в позапрошлом годе. Добрая была пищаль – азовская.

– Вышибай бочки! – велел Степан. – Где воевода?

– На подворье своем.

…Степан скоро шагал впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Царицынцы, кто посмелее, увязались за казаками – смотреть, как будут судить воеводу Унковского.

На подворье воеводском пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались.

– Где он? – закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы. – Где Унковский?

Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.

– Тут, батька.

Степан раз-другой попробовал дверь плечом – не подалась. Налегли, сколько могли уместиться в проеме…

– Вали! Ра-зом!

Дверь была надежная, запоры крепкие.

– Открой! – крикнул Степан. – Не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!..

Унковский в горнице молился образам.

– Неси бревно! – скомандовал за дверью Степан.

– Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, – шептал Унковский.

В дверь снаружи крепко ударили; дверь затрещала, подалась… Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице…

– Добуду я сегодня княжей крови! – кричал Степан. – За налоги твои!..

Еще удар.

– За поборы твои!

Унковский подбежал к окну, перекрестился и махнул вниз, в огород. Упал, вскочил и, прихрамывая, побежал.

Еще удар в дверь… И группа казаков со Степаном вломилась в горницу.

– Утек! – сказал Федор Сукнин. Показал на окно. – Брось ты его, Степан.

– Ну уж не-ет!.. Он у меня живой не уйдет. – Степан, с ним есаулы, кто помоложе, и казаки выбежали из горницы.

– Пропал воевода, – сказал Федор.

– Воевода-то – пес с им, – заметил Иван Черноярец. Они вдвоем остались в горнице. – Нам хуже будет: опять ему шлея под хвост попала… как с кручи понес. Надо б хоть на Дон прийтить, людишками обрасти.

– Теперь – один ответ.

– Не ответа боюсь, а – мало нас.

– Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться – все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.

…Степан ворвался с оравой в церковь.

Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:

– Свят, свят, свят… Вы куды? Вы чего?..

– Где Унковский? – загремел под сводами голос Степана. – Где ты его прячешь, мерин гривастый?!

– Нету его тут, окститесь, ради Христа!..

Казаки разбежались по церкви в поисках воеводы. Степан подступил к попу.

– Где Унковский?

– Не знаю я… Нету здесь.

– Врешь! – Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю. – Говори! Или гриве твоей конец!

Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:

– Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..

Степан удивленно уставился на попа:

– Ты никак пьяный, отче?

– Отпусти власья! – Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».

– Илюша-пророк! – пуще прежнего заблажил поп. – Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..

Степан крепче замотал на кулак «гриву».

– Пусть больше шлет!

– Илья, дюжину!!! Илюха!..

Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.

Степан отпустил попа.

– Чего заблажил-то так?

– Заблажишь… Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.

– Негоже, Степан Тимофеич. Ай, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать… А что чинишь? – говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.

Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)

– Воеводу за бороду оттаскал… Куды ж это? Слугу царского…

На берегу казаки собирались выступать.

– Тюрьму распустил, а там гольные воры… сидельцы-то.

Степан плюнул в воду, спросил:

– А ты кто?

– Как это?

– Кто?

– Жилец… Леонтий Плохов.

– А хошь, станешь – не жилец.

– А кто же?

– Покойник! Грамотки тайком возишь?! – Степан встал над Леонтием. – Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..

Леонтий побледнел.

– Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое,