Дом разделенный - Перл С. Бак

город, по адресу, который я тебе напишу, там живет другая жена моего отца. Объясни ей, что случилось, скажи, что я уже поехал, и пусть она тоже приезжает, если захочет, к своему господину.

Так решил поступить Юань и, накормив двоюродного брата, проводил его на поезд и сам в тот же день отправился к отцу. Все два дня и две ночи пути случившееся казалось ему страшной историей из какой-нибудь древней книги. Он вспоминал большой мирный приморский город, где Шэн жил, не зная хлопот, и где жила припеваючи красавица и хохотушка Ай Лан, никогда не слыхавшая таких историй – да, она знала о них не больше, чем та белокожая за десять тысяч миль отсюда… Юань вздыхал и глядел в окно. Перед отъездом из новой столицы он нашел Мэна, отвел его в тихий угол чайного дома и рассказал о том, что случилось. Он думал, Мэн разозлится не на шутку, закричит, что тоже поедет с Юанем и поможет ему. Но Мэн ничего подобного не сделал. Он выслушал брата, вскинул черные брови и заявил:

– Что ж, думаю, мои дяди в самом деле угнетали народ. Пускай поплатятся за это! Я не собираюсь страдать за их грехи. – Затем он добавил: – А ты, по-моему, поступаешь глупо. С какой стати тебе ехать туда и рисковать своей жизнью, если твой отец уже наверняка мертв? Что тебе до этого старика? Разве ты видел от него хоть что-то хорошее? Мне плевать, что с ними будет.

Потом Мэн взглянул на Юаня, который сидел молча, раздавленный и беспомощный перед лицом новой беды, и, поскольку в душе он все же не был жесток, подался к брату, накрыл ладонью его лежащую на столе руку, и, понизив голос, проговорил:

– Поехали со мной, Юань! Однажды ты уже пошел за мной, но тогда ты не смог посвятить правому делу всю душу… А теперь ты поверишь, всем сердцем и душой поверишь в новое правое дело! Это настоящая революция!

Юань, хоть и не отдернул руки, все же помотал головой. Тогда Мэн сам отдернул руку, резко вскочил из-за стола и воскликнул:

– Прощай же! Когда ты вернешься, меня здесь не будет. Возможно, это наша с тобой последняя встреча…

Сидя в поезде, Юань вспоминал, какой Мэн был высокий, смелый и горделивый в военной форме, и как стремительно он ушел, едва успев договорить свою речь.

Поезд, покачиваясь, ехал дальше. Юань вздохнул, осмотрелся и подумал, что в поездах всегда можно встретить одних и тех же людей – толстых купцов в шелках и мехах, солдат, студентов, матерей с плачущими детьми. Тут Юань приметил на сиденье по другую сторону прохода двух молодых людей, братьев, явно только что вернувшихся из чужих стран. Платье на них было новое и скроенное по последней заграничной моде: внизу короткие широкие брюки, яркие чулки и желтые кожаные туфли, а сверху – толстые вязаные свитера с иностранными буквами, вышитыми на груди. В руках они держали новенькие кожаные портфели. Оба громко смеялись и свободно общались на иностранном языке, а у одного в руках был заграничный струнный инструмент. Он то и дело принимался бренчать на нем, и иногда они оба запевали какую-нибудь заграничную песню, и тогда пассажиры удивленно оборачивались на странный шум. Юань прекрасно понимал, о чем они говорят, но не подавал виду, что понимает, потому что был слишком изможден и сокрушен. Когда поезд остановился, один из братьев сказал другому:

– Чем раньше откроем фабрики, тем быстрее эти несчастные твари начнут работать на нас!

В другой раз он услышал, как второй брат накинулся на прислужника и ругал его на чем свет стоит за грязную тряпку для протирки чайных пиал, и оба брата то и дело бросали негодующие взгляды на купца, сидевшего рядом с Юанем, который без конца кашлял и сплевывал прямо на пол.

Негодование братьев было хорошо понятно Юаню, ведь он и сам недавно испытывал те же чувства. Но сейчас он глядел на толстяка – тот все кашлял, кашлял и харкал на пол, – и ему было все равно. Да, он по-прежнему все видел, однако не испытывал ни стыда, ни горечи, – только смирение. Пусть сам он не волен поступать как хочется, остальные имеют на это полное право, так он теперь думал. Засаленная тряпка прислужника больше не вызывала в Юане желания возмутиться, как и грязные лотки торговцев на станциях. Внутри у него все онемело, и он сам не знал почему, просто ему стало казаться, что изменить такое количество людей все равно нельзя. При этом Юань понимал, что не сможет жить, как Шэн, одними развлечениями, или как Мэн, забыв ради правого дела о сыновнем долге. Каждый из них был по-своему беспечен, и ему тоже хотелось так: не видеть и не слышать вокруг себя ничего неприятного, не связывать себя никакими досадными условностями. Однако он был устроен иначе, и отец оставался для него отцом. Юань не мог пренебречь долгом, который все же был частью его прошлого, а значит, частью его самого. Поэтому он сидел и терпеливо ждал, когда поезд наконец прибудет к месту назначения.

И вот поезд остановился в городке неподалеку от дедова глинобитного дома. Юань сошел и быстро зашагал через город в направлении деревни; хоть он ни разу не останавливался поглядеть по сторонам, все же от его внимания не ускользнуло, что этот город недавно разорили разбойники. Люди были напуганы и молчаливы, тут и там попадались сгоревшие дома – хозяева только сейчас осмелились вернуться к ним и горестно осматривали пепелища. Юань прошагал по главной улице, даже не взглянув на выжженный большой дом его семьи, вышел через другие ворота и направился через поля прямиком к деревушке, где стоял глинобитный дом.

Вновь он пригнул голову, чтобы войти в среднюю комнату, на беленых стенах которой все еще были начертаны его юношеские стихи. Но Юань не помедлил и не стал их читать; на его оклик вышли двое – дряхлый и беззубый старик-арендатор, недавно овдовевший и сам одной ногой стоявший в могиле, и верный человек с заячьей губой. Увидев Юаня, они подняли крик, старый слуга тотчас схватил Юаня за руку, не тратя время на поклоны, какими полагалось встречать молодого господина, и в спешке повел его в дальнюю комнату, где раньше спал Юань, а теперь лежал Тигр.

Он лежал неподвижно, вытянувшись во весь рост, но был еще жив, ибо глаза его были открыты и он что-то без конца бормотал себе под нос. Увидев Юаня, он