Интриги дядюшки Йивентрия - Максим Ельцов

– Ты вино забыл. Что, мне теперь идти? – недовольно сказала она.

– Не забыл, а специально не взял. Пей компот.

Сьомирина насупилась.

– Вот, знаешь ли, если у тебя есть проблемы с алкоголем, это вовсе не значит, что они есть у всех окружающих.

Йозефик разглаживал покрывало и выбрасывал из-под него причиняющие особенный дискомфорт камушки и иссохшие сосновые шишки.

– Ты права на все сто. У Йойка нет проблем с алкоголем.

Воздух заскрипел. Каждый отдельный кусочек атмосферы пытался убраться с линии взгляда, которым Сьомирина жгла Йозефика. В воздушных массах началась настоящая паника, и скрип усилился.

– Это от тебя я должна еще критику выслушивать?

– Не хочешь, не слушай. Я повторять не собираюсь, – просто сказал Йозефик и развалился на покрывале. – Что нам в дорогу собрали?

Сьомирина полезла в корзинку и зашелестела свертками.

– На вот… Кажется, это пирог с мясом. Пойдет первым блюдом.

Йозефик приподнялся на локте, принял сверток и с превеликим удовольствием вонзил в него обе челюсти. Выражение его глаз изменилось моментально. Вкус был клубничный настолько, что даже зубы заныли и в носу зачесалось.

– Боги! Что это за дрянь? Это же есть невозможно! Вкус как у помоев с химической фабрикаты. Одеколон для портовых… аниматоров!

Йозефик отчаянно отплевывался и вытирал язык о покрывало.

– Что ты выпендриваешься? Нормальный пирог, – сказала Сьомирина и аккуратно откусила крохотный кусочек.

Через мгновение они уже перетягивали друг у друга покрывало и почти синхронно орошали окрестности плевками. Йойк понюхал отброшенные ими пироги и начал энергично чихать, пока не учихал на безопасное расстояние.

– Это… это… Тьфу… Отдышаться не могу, глаза… тьфу… слезятся! Какая дрянь! Йозефик… Тьфу!

– В меня-то не надо!

– Тьфу… Я не в тебя… – Сьомирина, обессиленная, повалилась на спину в заросли вереска. Только ее высокие сапоги торчали из-под густых кустов. – А мы ведь… А-а-а-а… Нет, сил больше нет. И во рту пересохло. А мы ведь сколько времени этой клубничной дрянью в Бруже питались. Боги, боги, боги! Едем скорее, надо найти человеческую еду и проверить, не сожгли ли мы языки…

– Еще пару недель и доелись бы мы этой клубникой до самого что ни на есть диатезу…

– И диабету…

– Мяса бы сейчас, а?

– Не трави душу, Тонхлейн. Во рту пересохло, принеси вина, – простонала Сьомирина, заползая на покрывало.

Йозефик было радостно вскочил, но потом угрюмо плюхнулся обратно.

– Хочешь клубничного пойла, что ли?

– Нет!

Они с тоской переглянулись. Не то чтобы они были очень голодны или изнывали от жажды. Просто было очень тоскливо понимать, что их небольшой тихий пикник накрылся гулким медным тазом. Сьомирина тяжко вздохнула и посмотрела на сливающуюся с дорогой машину.

– Поехали, что ли, дальше, Тонхлейн. Вдруг нам еще один Муцрюг попадется с нормальной едой и нормальными людьми.

Тут Йозефик просиял очень неумной улыбкой и хлопнул себя по лбу. Без всяких объяснений он скрылся в вереске, и только колыхание верхушек кустарника выдавало его местоположение. Хотя его восторженные ругательства тоже производили очень демаскирующий эффект.

Сьомирина откинулась на спину, опустила шляпу на лицо и представила, что спит. Спать по-настоящему в этом неподвижном густом воздухе она не могла. Ей как уроженке Бамли любое место, лишенное ветра, казалось мертвым и лишенным покоя. До нее донеслись хлопки дверей машины и сердитые размышления Йозефика о жизни, богах и конструкторах механизаторного ателье «Клоперблох-Ажимо». Просто так лежать стало скучно. Сьомирина, изо всех сил стараясь не двигаться с места, подтянула к себе кобуру с виртонхлейновским револьвером.

Огромная мрачная штуковина смотрелась в ее руке неуместно. Как измазанная в дегте кость на фарфоровой тарелочке. Девушка проникалась все большим омерзением, рассматривая гравировку, резьбу и травление, украшавшие револьвер. Было во всех этих узорах что-то нечеловеческое. Жестокость и уродство, вырывающееся за рамки обычных представлений. Не то чтобы они были намного более жестокие или уродливые, чем люди. Они были другие. И от этого становилось не по себе.

Не совсем понимая, что делает, но постоянно подпихиваемая любопытством, Сьомирина нажала на какой-то рычажок сбоку. Барабан откинулся в сторону, и из него ей на лицо посыпались стреляные гильзы. Они оставляли за собой в воздухе черный сажевый след. Сьомирина взвизгнула и вскочила. Она долго отряхивалась и вытирала лицо, будто пыталась избавиться от прыгнувшего с потолка паука.

Вернулся Йозефик. Он прятал руки за спиной и лукаво улыбался. Сьомирину он застал в виде крайне растрепанном. Перед ней на земле валялся револьвер, а с камня неподалеку осуждающе смотрел Йойк, лениво пожевывая бурую ящерицу.

– Я даже спрашивать не буду, что здесь произошло и почему у тебя все лицо в саже. Я вспомнил про свою заначку. Угадай, что у меня есть! – бодро сказал Йозефик и состроил гримасу неимоверно хитрой лисы, страдающей параличом лицевого нерва.

– Едой пахнет. Не клубничной! Не дразни меня…

Сьомирина грозно шагнула вперед. Йозефик сначала покосился на револьвер, бесстыдно вываливший свой барабан, затем на Йойка, который завороженно рассматривал все еще шевелящийся хвост ящерицы. Помощи ждать было неоткуда.

– Ты даже не попытаешься отгадать? – спросил он.

– Что за детские игры! Выкладывай все на стол. У меня есть настроение перекусить, и надо им воспользоваться, пока оно не прошло, а то так и останусь неперекусившей. А кто знает, что нас ждет за поворотом…

– Мда… Как я посмотрю, госпожа Похлада, по части желудка вы крайне серьезны всегда.

– Я ж сиротинушка. Чего ты еще от меня ожидал?

Йозефик сел на покрывало, скрестив ноги, и еще некоторое время не хотел доставать руки из-за спины и раскрывать свой секрет. Заначка была славной, и, к сожалению, он это знал сам. Можно было и дальше дразнить Сьомирину, но сам-то он при этом страдал намного больше. Ведь еда буквально жгла ему руки и заставляла живот петь заливистые рулады.

– А, чтоб тебя! – сказал Йозефик и выложил перед собой завернутый в бумагу муцрюгский бутерброд, чьего возраста еще не достигал ни один уважающий себя бутерброд, и бутылку неприлично молодого вина из той же местности.

Сьомирина с замиранием сердца развернула бумагу. Бутерброд был цел и не тронут плесенью, муравьями, мышами, ураганами и Йойком. Солонина всегда была крайне живучей мертвечиной. Ну а то, что хлебом теперь можно было после горячей ванны пятки скоблить, помешать не могло. Йозефик взял револьвер и рукояткой расколол хлебец на отдельные сухарики. Сьомирина достала из корзинки маленький ножик, осторожно его понюхала и, лишь убедившись в отсутствии клубничного духа, нарезала мясо. Йозефик уже откупорил бутыль, наполнил бокалы и собрался заняться поглощением просроченных продуктов, но получил по своей жадной лапе от Сьомирины. Притронуться к провианту ему позволили только после того, как тот принял вид канапе.