Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс

Сирин посмотрела на царя, наблюдавшего за происходящим с очевидным удовлетворением, и вспомнила о посланных Кирилиным убийцах.

Внутренний голос кричал, что ей следует рассказать Петру о заговоре, и она решила использовать последний шанс для спасения жизни.

Она хотела было заговорить, но тут же сжала губы и упрямо замотала головой, — никого она не будет молить о пощаде, а тем более царя. Болван, закрывающий глаза на очевидное, вот кто он такой! Он даже не задумался, зачем она вернулась! Любой мелкий степной хан вел бы себя разумнее, чем русский царь. На ее родине смена союзников была обычным делом, и вчерашнего врага сегодня прижимали к груди как лучшего друга. Царь же наоборот…

Петр заметил, что лицо Бахадура спокойно и мужественно, даже умиротворенно, и ему стало ясно, что татарин по какой-то одному ему ясной причине воспринимает смерть как избавление. Это было не в его духе, он желал лицезреть, как предатель скулит и молит о пощаде. Однако при виде петли, которую начал скручивать один из солдат, губы юноши сложились в презрительную улыбку. Татарина подтащили к дереву и накинули ему петлю на шею. Петр подождал, пока петля захлестнется на горле осужденного, и вскинул руку:

— Стой! Так легко этот парень не отделается! Пускай сначала увидит, как мы разделаемся с его шведскими друзьями, а потом вздернем его вместе с другими предателями. — Бахадур казался почти разочарованным. Петр надеялся, что дни и ночи, проведенные татарином в ожидании смерти, растопят броню и превратят его в пресмыкающуюся тварь прежде, чем приговор свершится. — Заприте его и охраняйте хорошенько! — распорядился он и тяжелыми шагами вернулся в палатку.

Сирин сознавала, что может окликнуть его и рассказать о тайных планах Кирилина, но она была дочерью своего отца. «Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь», — пробормотала она на родном языке. Когда-то она покинула орду, чтобы убить царя и тем самым освободить свой народ от солдат и сборщиков подати, теперь он умрет, пусть не от ее руки, а от рук русских предателей, но все же в смерти его и она сыграет свою роль.

Весть о захвате Бахадура распространилась по русской армии как лесной пожар, и через три дня об этом узнал Сергей. Поначалу он никак не хотел верить, что юноша оказался так глуп, чтобы покинуть шведский лагерь и приблизиться к царским войскам. Однако вечером того же дня он встретил Шобрина, который хвастал успехом:

— Сергей Васильевич! Какая радость встретить тебя! Ты уже знаешь, что я поймал молодого татарина, которого ты привез из Карасука и который потом сбежал? Царь-батюшка сначала хотел его повесить, но потом решил подождать и отправить мальчишку в ад вместе с остальными предателями.

Сергей изо всех сил уперся кулаками в бедра, чтобы не врезать Шобрину по лицу, собрав остатки самообладания, он поинтересовался:

— А ты уверен, что это тот самый татарин?

Шобрин гордо кивнул:

— Конечно! Батюшка Петр Алексеевич тоже узнал его. Это точно поможет мне продвинуться по службе. Кто знает, может быть, после битвы со шведами мне дадут полковника. — Шобрин погрузился в сладостные мечты, а Сергей тем временем старался совладать со своими чувствами. Его гнев был направлен одновременно и против Шобрина, и против царя, и против Бахадура, который, словно сбежавшая овца, позволил себя схватить. Он тут же спросил себя: а почему мальчик вообще решил вернуться к русским, неужели надеялся, что его пощадят?

Наконец Сергей понял, что ему делать. Он попрощался с Шобриным и подозвал к себе вахмистра.

— Ваня, вы с Кицаком примете отряд, — распорядился он.

— К Бахадуру собрались? — участливо спросил Ваня, сам выглядевший так, словно готов был немедленно взлететь в седло и скакать вслед за Сергеем. Но поскольку Раскин и Тиренко были не способны обуздать отряд азиатов, он заранее знал, что останется.

Сергей кивнул и подошел к Мошке, жеребец уже был оседлан, а рядом с ним стоял Кицак, как раз закреплявший седельные сумки на своем коротконогом степном жеребце. Сергей подбоченился, собираясь уже спросить, что это татарин задумал, но тот опередил капитана дружелюбной улыбкой:

— Ночью плохо ездить одному! — только и сказал он.

Сергей поначалу хотел запретить Кицаку сопровождать его, но вспомнил, что этому человеку судьба Бахадура тоже небезразлична, а ему сейчас не помешает любой союзник.

— Хорошо, — сказал он, — едем вместе! Будет лучше, если я буду не один.

В действительности Сергей думал прямо противоположное, но не хотел оттолкнуть родственника Бахадура. Казалось, Кицак знал, что с ним происходило.

Когда они свернули на дорогу, ведущую к главному лагерю, татарин немного отстал, держась в отдалении. Сергей ехал под звездным пологом в полном одиночестве, и это полностью отвечало его чувствам. Кицак тоже не был расположен к разговорам: судьба Сирин была ему настолько близка, словно речь шла о его собственной казни. Капитан все еще чувствовал свою вину за бегство Бахадура и истязал себя бесконечными упреками. Кицак чуть ли не до крови кусал губы. Сирин была мужественна, как никто в их роду, хотя она и оставалась женщиной, следовавшей не столько велению рассудка, сколько голосу сердца. До сих пор все шло гладко, но теперь чувства привели ее на край гибели.

При первых лучах солнца они достигли лагерных форпостов. Гренадер Семеновского полка окликнул их и потребовал назвать пароль.

— За Россию и царя! — ответил Сергей.

Солдат отвел угрожающе наставленный мушкет и приставил его к ноге.

— Можете проезжать, капитан! — разрешил он. Сергей направил жеребца в сплетение лагерных улиц. Армия разбила здесь только временный лагерь, чтобы в любой момент быть готовой выступить на врага, осаждавшего Полтаву.

Сергея встретили вопросительными взглядами, многие солдаты и офицеры знали, что он уже не раз привозил царю важные вести, и предположили, что с этим он прибыл и теперь. Драгунский капитан Войтинский, сражавшийся вместе с Тарловым в Сибири и принявший под командование его роту, сделал шаг навстречу, но неподвижное, словно заледеневшее лицо приятеля заставило его отшатнуться.

— Это не похоже на хорошие новости! — сказал Войтинский своему заместителю, молодому парню из крестьян, который еще не успел осознать поворота судьбы, давшего ему эполеты поручика.

— Вы, конечно, правы!

Этот ответ Войтинский слышал почти всегда, когда обращался к подчиненному. «И такой должен вести роту», — со вздохом подумал капитан и понадеялся, что ко времени сражения Тарлов вернется в ряды Рязанского драгунского полка. С ним можно было чувствовать себя куда увереннее, чем с этим тугодумом.

Между тем Сергей подъехал к царской палатке и соскочил с лошади. Один из адъютантов шагнул к нему, но прежде чем успел хоть что-то спросить, раздался сдавленный голос Сергея:

— Я должен немедленно поговорить с Его величеством!

— Шведы? — спросил его адъютант.