Ахульго - Шапи Казиев

– Чтоб они пропали со своим генералом! – восклицала жена наиба Сурхая.

– И чего им дома не сидится?

– И пропадут! – предрекала жена Али-бека.

– Их, говорят, Ташав так разделал, что сами в крепость убежали.

– Они сюда не дойдут, – уверяла беженка из дальнего села.

– У нас такие дороги – даже горные козлы падают и разбиваются.

– Мы пока ехали, чуть сами в пропасть не сорвались, – добавляли другие.

– А у нас скати камень – и нет дороги.

– Куда им через наши горы!

– Пусть только сунутся, – грозила лопаткой Меседу.

– Мы им покажем!

– Говорят, Шамиль сам пойдет им навстречу, – сообщила жена Сурхая, прижимая к себе свою красавицу-дочку.

Все посмотрели на жену Шамиля Патимат, но та лишь молча пожала плечами.

– Придержите языки, сестры! – предупредила Меседу.

– Я тоже слышала, – добавляла еще одна горянка.

– Туда большое войско собирается.

– Кому говорят! – сердилась Меседу.

– Не болтайте лишнего!

– Мы же не врагам рассказываем, – отвечали горянки.

– Тут все как сестры.

– Все равно не надо, – наставляла Меседу.

– Знаю я вас. Никто ничего не говорит, а потом всем все известно.

– А мой муж спит и видит, как отправится на битву, – вздыхала Парихан, жена Хабиба, мечтавшего стать мюридом. Она была беременна и пришла сюда не столько из необходимости, сколько из желания побыть с другими женщинами.

– Пока не родишь, не видать ему войны, – заверила Меседу, знавшая шамилевские порядки.

– Так ему не терпится, что спрашивал меня, нельзя ли родить поскорее, – смущенно сказала Парихан. Женщины прыснули со смеху.

– А это страшно? – робко спросила Парихан.

– Воевать? – удивилась Патимат.

– Все воюют.

– Нет, рожать, – объяснила Парихан то, что имела в виду.

– Не страшнее, чем замуж выходить, – смеялись женщины.

– Главное – повернуться в нужную сторону, чтобы ребенок счастливый был.

– Как это? – недоумевала Парихан.

– А ты у нее спроси, – показывали женщины на жену Сурхая.

– Вон у нее какая дочка красавица.

– Не слушай их, – успокаивала испуганную Парихан жена наиба.

– Как Аллах даст, так и будет.

– Чего дрожишь, глупая? – улыбалась Патимат.

– Можно подумать, ты – первая. И мы рожали, и нас кто-то родил. Пусть у тебя будет много детей на радость мужу.

– Дети – это наше счастье, – кивала Меседу.

– А проклятая война – наша беда, чтоб ей подавиться своими пушками, – сказала Патимат, которой тоже предстояло родить через несколько месяцев.

Пока женщины делились своими радостями и печалями, в пекарню заглядывали дети. И каждый говорил матери одно и то же:

– Папа зовет.

Женщины сразу грустнели, потому что понимали, что их зовут, чтобы попрощаться. Забрав свои хлеба, они уходили, провожаемые сочувственными взглядами.

– Да сохранит ее мужа Аллах, – говорили остальные.

– Да вернется он живым и здоровым.

Меседу, тем не менее, сохраняла бодрость духа и не давала остальным унывать.

– Ну, давай свое тесто, сестренка! – говорила она очередной женщине, подбрасывая в печь дрова.

– Видите это пламя? Вот такой же ад найдут здесь те, кто посмеет на нас напасть. Надо будет, и сами кинжалы возьмем! Видали мы тут генералов, только где они и где – мы?

В пекарню заглянул Джамалуддин, старший сын Шамиля.

– Папа зовет! – сказал он, отыскав глазами мать. А затем, встретившись взглядом с синеглазой Муслимат – дочерью Сурхая, застыл от радостного изумления. Девочка смутилась и уткнулась головкой в материнское плечо.

– Пошли, пошли, – тянула сына за руку Патимат.

– Мал еще на девушек заглядываться.

Остальные проводили Патимат тяжелыми вздохами. А что касалось Муслимат, то они не были согласны с женой Шамиля и совсем не осуждали Джамалуддина. Каждая ставила себя на место юной красавицы, вспоминала себя в ее возрасте и знала, что внимание Джамалуддина ей далеко не безразлично.

Провожать Шамиля высыпало все население Ахульго. Здесь было множество новых людей, которые никогда прежде не видели этого захватывающего зрелища – выезда имама со своей гвардией.

Его сопровождали постоянные спутники – Юнус и Султанбек, одетые едва ли не лучше самого имама. Юнус высоко держал знамя и пел молитвы, которые подхватывали две сотни отборных мюридов – муртазеков.

Шамиль, как всегда, был сосредоточен. Но краем глаза он видел своих сыновей, которые несколько раз забегали вперед, чтобы еще раз посмотреть на своего знаменитого отца, пока не убедились, что он их заметил. Шамиль слегка улыбнулся им и легким кивком дал понять, что видит их и любит.

Неожиданно дорогу Шамилю преградили аксакалы.

– Возьми и нас, имам! – попросили они.

– Не сидится нам дома!

– Мы еще кое-что можем!

– Я знаю, – ответил Шамиль.

– Но разве недостаточно, что воюют ваши сыновья?

– Может, у них больше силы, но у нас больше умения!

– Я думаю, вы научили их всему, что нужно, – улыбнулся Шамиль.

– Мы хотим воевать, Шамиль! – настаивали старики.

– Дряхлеем тут без настоящего дела.

– Дай нам освежить года!

– Да будет доволен вами всевышний, как доволен вами я, почтенные, – сказал Шамиль.

– Вы и так много делаете. А я меньше всего хочу, чтобы вам пришлось обнажить оружие.

– Тогда возьми хоть меня! – вышел вперед слепой певец.

– Если придется трудно, я расскажу нашим воинам о славных предках!

– Спасибо тебе, отец, – сказал Шамиль.

– Спасибо всем, но не заставляйте меня вам отказывать. Согласитесь, что тут тоже нужны мужественные люди. Я оставляю на вас Ахульго и всех его обитателей. Разве это не важное дело – защищать столицу Имамата, когда враг может появиться откуда угодно?

– Как придет, так и уйдет! – зашумели старики.

– Ты хоть главного над нами назначь, старшину!

– Пусть им будет Курбан! – объявил Шамиль, показывая на старого чабана.

– Чабан? – удивились старики.