Ахульго - Шапи Казиев

– Уходят?! – всполошилась Лиза и побежала будить семейство маркитантов.

– Кто? Зачем? – сонно откликалась из спальни Каринэ.

– Да проснитесь же вы! – кричала Лиза.

– Войска уходят!

– Без меня не уйдут, – сказал Аванес.

Но все же встал и, подавляя зевоту, подошел к окну. Войска и в самом деле уходили.

– Вай! – заорал Аванес, набрасывая халат.

– Почему уходят? А мой товар?!

Он выскочил из дому и бросился наперерез солдатам.

– Стойте! – кричал он, раскинув руки.

– С дороги! – оттеснил его лошадью прапорщик.

– Какая война без Аванеса? – горестно причитал маркитант.

– Меня возьмите!

Наконец, он заметил Попова, который считался его покровителем.

– Господин полковник! – бросился к нему маркитант.

– А я как же?

– Что же ты спишь, любезный? – удивился Попов.

– Обещали предупредить, господин полковник! – напомнил Аванес.

– Срочный приказ, – объяснил Попов.

– Сам видишь, ночью выступаем. До тебя ли было, когда экстренная надобность.

– Подождите меня, я быстро! – обещал Аванес.

– Рад бы, любезный, да не могу, – ответил Попов, трогая лошадь.

– А ты не сокрушайся. Через день-другой сам Пантелеев с третьим батальоном двинется. Не проморгай только!

– Сударь! – окликнула Попова Лиза, успевшая уже одеться и державшая в руках саквояж, который давно был у нее наготове.

– Возьмите меня, прошу вас!

– Я уже имел честь сообщить вам, что война – не место для дам, – нахмурился Попов.

– Тем более, для княгинь. Прощайте, сударыня!

И Попов поскакал вперед, покрикивая на солдат.

– Поживей, поживей, ребята! Держи строй, не то плетью выровняю! Шевелись!

Войска уходили. Лиза рыдала от отчаяния. А Аванес озадаченно чесал в затылке, проклиная полкового интенданта, с которым вчера выпил лишнего.

Граббе с войсками главного отряда выступил из Внезапной утром 21 мая. Население, которое стекалось на местный базар, спешно убирало с дороги свои арбы, груженные плетенными корзинами с ранней майской черешней. Одни провожали войска с сожалением, потому что лишались стольких покупателей. Другие смотрели с затаенной тревогой. Они думали теперь не о шумном базаре, а о свои аулах, с которыми могло случиться что угодно. Но даже если уцелеют аулы и жителям не придется снова бежать, бросая нажитое, то непременно будут взяты в аулах заложники-аманаты. Если не солдатами, в залог замирения аула, так мюридами, чтобы аул не смел помогать противнику. Война всем надоела, люди мечтали спокойно трудиться на полях и в садах. Они знали, что и солдаты хотели мира, чтобы вернуться в свои деревни, к своим семьям. Но их никто не спрашивал, им только приказывали.

– Куда идем, братцы? – спрашивали солдаты друг друга.

– Про то барабанщики знают, – отвечал ротный.

– Шагай себе, не зевай.

В авангарде колонны ехал Стефан Развадовский, а сразу за ним маршировал оркестр. Пока гремели только турецкие барабаны, грозно возвещая о движении войск. Часть оркестра Траскин забрал с собой, чтобы не скучать по дороге.

На сердце у Стефана было тяжело. Он оглядывался на своих ребят и видел по глазам, как жаль им расставаться с веселой жизнью в крепости. Стефан понимал, что не все из них вернутся обратно, и это было вдвойне печальней, потому что многие из них обладали настоящими талантами, которым место было на хорошей сцене, а не на войне. Но понемногу мощное движение отряда и боевой дух солдат наполнили Стефана своей особой энергией. Он ощутил себя полководцем, ведущим в бой армию, и подал знак песельникам.

– Запевай!

Барабаны смолкли, вступили другие инструменты, и песельники затянули:

Полетел орёл двуглавый К непокорным племенам, И покрылся новой славой Он на страх своим врагам…

Пешие батальоны, конные казаки, туземная милиция, саперы – все двигались походным порядком. Солдаты шли налегке, имея только оружие, скатанные шинели через плечо и по манерке – походной фляжке с водой.

Остальное было оставлено в обозе, который вместе с артиллерией ушел еще накануне ночью. Граббе выслал их в другую сторону, на восток. Так он надеялся запутать шамилевских лазутчиков, которые могли подумать, что отряд выходит на учения, налегке, а все тяжести отправлены на приморскую равнину, в Чир-Юрт. На самом же деле обоз и артиллерия были пущены обходным путем, чтобы не двигаться через лес, где их могли ждать серьезные трудности, если не опасность быть отбитыми. Пройдя по хорошей и безопасной дороге до Бавтугая, эта колонна должна была свернуть на юг, пройти вдоль реки Сулак до Миатли, а затем опять свернуть на запад, чтобы соединиться с главным отрядом неподалеку от Хубара. Колонной командовал Траскин, который старался как можно дальше оттянуть момент, когда его изнеженным бокам придется познакомиться с настоящими горными дорогами.

Пока была возможность, Граббе ехал в коляске, закрывшись ее раскладным верхом от припекавшего все сильнее солнца. Командующего сопровождала большая свита из адъютантов, прочих штабных и местной знати.

Милютин с Васильчиковым ехали поблизости, жадно разглядывая окрестные сады. Иногда им удавалось дотянуться шашкой до ветки черешни, и они лакомились сочными ягодами, радуясь, как в детстве, когда обдирали с друзьями крыжовник в чужом саду. Но открытая местность скоро кончилась, и отряд втягивался по узкой дороге в густой лес.

Песни смолкли. В авангард вышли части прикрытия. Вокруг всего отряда двигались цепи стрелков.

Дубы и буки заслоняли кронами небо. В лесу было прохладно, но тревожно. Те, кто ходил на Ташава, особенно остро чувствовали таящуюся в зарослях опасность. Их настороженность передавалась остальным. Отряд шел молча, будто это могло сделать большое войско невидимым. Казалось, что из-за толстых деревьев за ними кто-то следит, выжидая удобной минуты, чтобы напасть, или что кто-то уже взял цель на мушку и не спускает курок лишь потому, что хочет послать пулю наверняка. Напряжение было так велико, что никто бы не удивился, появись из-за деревьев Ташав со своими мюридами. Напротив, люди будто сами этого хотели, чтобы наконец разрядить ружья, сжимаемые вспотевшими ладонями, и сбросить с себя гнетущее бремя беспокойного ожидания.

Вот что-то метнулось в зарослях, затрещали сухие сучья, и… загремела пальба. Тысячи пуль косили ветки, впивались в стволы и дырявили листву. Когда все успокоилось, разведка бросилась искать засаду.

Отряд остановился, ощетинившись винтовками и выжидая результатов поисков. Двое егерей нашли следы крови и пошли по ним, безрассудно рискуя головой. Неподалеку, в заваленной гнилыми желудями ложбине, они увидели раненую кабаниху, которая уходила, волоча перебитую ногу, окруженная выводком полосатых поросят. Егеря бросились следом, стреляя, чтобы добить зверя. Кабаниха пыталась отбиваться, бросалась на солдат, и щетина на ее спине топорщилась боевым гребнем.