Ахульго - Шапи Казиев

– Мы ему что, бараны?

– Не хотите Курбана – выберите другого сами, – посоветовал Шамиль.

– Но Курбану уже приходилось защищать Ахульго.

– Ладно, – согласились старики.

– Пусть будет по-твоему.

– Пусть Курбан командует.

– Имам сказал, значит, так и надо.

– Счастливого пути, Шамиль!

И старики расступились, пропуская отряд имама.

Женщины посылали имаму добрые пожелания и молили всевышнего о даровании воинам победы, дети рвались из материнскими рук, желая присоединиться к кавалькаде известных джигитов. Девушки пересказывали новые легенды, которыми имя Шамиля обрастало день ото дня. Порой это были почти волшебные деяния, которые молва приписывала имаму горцев, и многое в них было преувеличено. Но такова была участь вождя, любимого народом. Лишись он этой любви, его неудачам молва тоже бы приписала чудовищные размеры.

Шамиль понимал, что его деяния каждый мог расценивать по-своему. И не всех они могли устроить. Легче было бы снять с себя имамское звание, чем сделать так, чтобы все были довольны. Но, принимая даже самые трудные решения, Шамиль руководствовался главными ценностями горцев – верой и свободой. Теперь же было вовсе не до сомнений. Над независимостью горцев сгущались грозовые тучи. И, чтобы спасти горы от покорения, требовалось напряжение всех сил, на которое были способны горцы. В душе Шамиль не сомневался, что горы никому и никогда не покорятся, но сейчас нужно было решать насущные военные задачи.

Донесения верных людей подтверждали его предположения, а сверх того приводились точные цифры. Из Внезапной, с севера, скоро должен был выступить главный отряд Граббе в восемь тысяч человек с пушками и милицией. Другая часть отряда, около шести тысяч солдат, тоже с пушками и милицией, ждала приказа, чтобы выступить из Темир-Хан-Шуры, с востока. Еще один отряд под предводительством Головина мог двинуться с юга, если его не задержит Ага-бек. И в самих горах, в Хунзахе, ждал в крепости гарнизон, который с конницей Хаджи-Мурада представлял немалую силу.

Но прежде всего нужно было остановить Граббе с его огромным отрядом, а еще лучше – разгромить. Все возможные меры были приняты. Граббе ожидало несколько линий обороны. Главные аулы на его пути были основательно укреплены, другие – оставлены, дороги были разрушены, а горные хребты и перевалы занимали наибы со своими мюридами и ополчением. Всего в распоряжении Шамиля было около пяти тысяч воинов.

На стороне противника были многократный перевес и сильная артиллерия. Но Шамиль верил в своих людей. Его наибы и мюриды давно уже были не просто воинами. Когда дело того требовало, они сами перевоплощались в Шамиля и умели воспламенять сердца людей, поднимая их на борьбу. Преданные имаму до самозабвения, отважные до безрассудства, ученые и отлично вооруженные, они приводили в движение целые общества, служа им примером и руководством к действию. Их слово было словом Шамиля, их дело было общим делом. Это они согнули в бараний рог горских аристократов, противившихся народной воле, они выпрямили спины рабов, они первыми шли на штыки и не оставляли поле боя без приказа. И еще Шамиль надеялся на свои горы. Один только вид этих высоких хребтов и бесчисленных мрачных ущелий способен был зародить трепет в тех, кто попадал сюда впервые. Этот каменный хаос, казалось, самой природой был создан для упорной обороны.

Глядя на крутизну скал, поднимающихся к небу и исчезающих в облаках, впервые попавшему в эти горы трудно было даже помыслить о том, что эти преграды можно преодолеть. А увидев гнездящийся над пропастью аул, можно было легко поверить, что там живут не люди, а могущественные горные духи.

Но люди ко всему привыкали, а штык везде находил себе дорогу, если не натыкался на кинжал. И теперь должно было решиться, кто кого одолеет.

Отряд Шамиля скрылся за горой. Люди начали расходиться, тревожно обсуждая происходящее. А старики, польщенные вниманием Шамиля, принялись рассказывать друг другу о своих былых подвигах, набегах и стычках с неприятелем. Им было что рассказать, и каждый старался удивить других.

Когда Курбан вернулся домой, он застал невестку в слезах.

– Где Хабиб? – спросил Курбан, почувствовав неладное.

Парихан показала глазами на свою комнату. Курбан откинул занавеску, служившую дверью, и увидел сына, который лежал ничком, в отчаянии сжимая кулаки.

– Хабиб, – позвал его отец.

Тот вскочил и негодующе воскликнул:

– Зачем ты спрятал мое оружие?

– Ты бы ушел, – ответил отец.

– Я не трус, чтобы отсиживаться дома, когда мои друзья ушли воевать, – сказал Хабиб.

– Все равно уйду!

– Придет и твое время, – тяжело произнес Курбан.

– А пока ты отправишься на хутор.

– На хутор?! – не верил сын.

– Люди пригнали много скота из брошенных аулов, – объяснял Курбан.

– А здесь вокруг уже не хватает травы. Мне трудно справиться с таким стадом. А нам оно очень понадобиться, потому что война будет долгой.

– Я не пойду, – глухо ответил Хабиб.

– Пойдешь, – настаивал Курбан.

– Больше некому. И возьмешь с собой Парихан. Ты мой единственный сын, и я не хочу, чтобы наш род прервался. А когда она родит, подумаем, что делать дальше.

– Я хочу драться, – стоял на своем Хабиб.

– Послушай отца, – просил Курбан, – и ты спасешь много жизней. Это не менее важно, чем рубить саблей. Шамиль скажет тебе спасибо, вот увидишь.

– Лучше бы ты меня отпустил с мюридами, – удрученно произнес Хабиб.

– А ты и есть мюрид, – похлопал его по плечу Курбан.

– Ты будешь служить народу, который нуждается не только в защите, но и в пище.

Курбан вышел и скоро вернулся с кинжалом и саблей. Сначала он отдал сыну кинжал, а саблю вручил ему свою, знаменитую, с двумя клинками.

– Зулькарнай, – сказал Курбан, вешая саблю сына на место бывшей своей.

– Знаю, ты не опозоришь родовое оружие.

Эта сабля была мечтой Хабиба. Он благодарно улыбнулся и сказал:

– Я сделаю, как ты сказал, отец.

Наутро они с женой собрали свой скудный скарб, водрузили его на коня и спустились с Ахульго. Там Хабиб собрал овец в одну отару и перегнал через легкий мост из нескольких бревен, устроенный неподалеку от Ахульго. Потом перевел через него жену и коня, и они начали подниматься в горы, направляясь на летний кутан.

В Темир-Хан-Шуре ждали приказа к выступлению. Но получали только неутешительные сведения о том, как Граббе преследовал Ташава, а потом сам уносил от него ноги. Части, расположенные в Шуре, находились теперь под общим началом генерал-майора Ильи Пантелеева. Он уже совершил несколько рейдов к непокорным горцам, отбил занятые мюридами Гимры и Ирганай поблизости от шамхальских владений и вернулся обратно. Он старался далеко не забираться, экономя силы для решительных операций. Известия о приключениях Граббе он воспринимал с нескрываемым раздражением. Он вообще отказывался понимать, почему Граббе вдруг оказался его начальником. У Пантелеева самого было немало заслуг. Происходивший из обер-офицерских детей, Илья Андреевич начал службу подпоручиком Питерского ополчения во время Наполеоновского нашествия и прошел путь до генерал-майора, побывав на многих войнах и командуя разными полками. Он имел немало орденов и несколько высочайших благоволений за примерную службу. А год назад был возведен в генералы, назначен командиром 1-й бригады 19-й пехотной дивизии, а затем и командующим войсками в Северном Дагестане. Пантелеев был военным до мозга костей, у которого, кроме жалования, было всего пять душ крестьян в Лифляндской губернии, да и те были из приданого жены.