Ленин - Роберт Пейн

К концу сентября Ленин начал призывать к немедленному свержению Временного правительства. Он разъяснял, что июльское восстание было преждевременно, власть тогда удержать не удалось бы — против Петрограда поднялись бы провинция и армия. Но теперь картина была иная — Керенский, как и вся страна, истощил свои силы; он не смог навести в стране порядок, хотя такая возможность была, но она была упущена. Если бы Керенскому и Корнилову удалось договориться между собой и объединить усилия, правительство продержалось бы ту зиму. Судьба России была решена в тот момент, когда, дабы не допустить захвата Петрограда корниловцами, рабочим столицы было роздано оружие. Дальше это уже был вопрос времени. Оставалось только ждать, когда те, кто поведет за собой вооруженных рабочих, возьмут все в свои руки.

Скрываясь в Гельсингфорсе, Ленин выжидал, издали наблюдая за событиями. Он думал о надвигающейся революции, и у него кружилась голова от самой этой мысли. Но он был в изоляции, и это приводило его в бешенство. Он был убежден, что самое большее — через несколько недель большевики возьмут власть, а после этого — и это ему было ясно как день — они победят во всем мире.

А между тем такого завоевателя, как он, мир еще не видел. Маленький лысый человек, одиноко проводивший свои дни в квартире шефа полиции города Гельсингфорса, питавшийся яйцами с чаем, которые варил себе на газовой горелке, видел в грядущей революции всего лишь прелюдию к гигантской встряске, способной перевернуть весь мир. Он верил, что нашел ту самую архимедову точку опоры и теперь владеет рычагом, с помощью которого сумеет изменить орбиту движения Земли по своему вкусу. Он проводил ночи напролет, жадно читая газеты. Их ему доставлял каждый вечер Ровио, а утром он уже находил на письменном столе Ленина стопку писем и статьи, готовые для отправки в Петроград или в Стокгольм. Ленин был в состоянии лихорадочного нетерпения. Он жаждал определенности, а этого как раз и не было. Наконец, между 25 и 27 сентября его терпение иссякло, в нем произошел какой-то внутренний взрыв. Он вдруг совершенно четко понял, что пришло время нанести окончательный удар. В двух статьях, написанных им словно в состоянии белой горячки, он заявил, что время пришло и что больше никак нельзя медлить, иначе можно потерять все. «История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь, — писал он. — …Взяв власть сразу и в Москве и в Питере (неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно».

Почему он выбрал именно тот момент, чтобы выдвинуть требование немедленного вооруженного восстания? Все объясняется просто. Дело в том, что распространились слухи, будто Великобритания собирается заключить сепаратный мир с Германией. Слухи были заведомо ложные, но Ленин почему-то им поверил. Его терзала мысль, что, заключив между собой сепаратный мир, англичане и немцы же объединенными силами двинутся на Петроград и на корню задушат революцию. Он считал, что надо срочно действовать, пока английские и немецкие войска не подошли к Петрограду. «Международное положение именно теперь, накануне сепаратного мира англичан с немцами, за нас. Именно теперь предложить мир народам — значит победить».

Он призывал к восстанию, основываясь всего лишь на пустых слухах о сепаратном мире. Пройдет несколько недель, и он снова будет звать к восстанию. На этот раз поводом станут слухи о бунте, охватившем германский военно-морской флот. И в том, и в другом случае это была ложная тревога. Истина же заключалась в том, что повод был вообще не нужен. Правительство настолько утратило свою силу, что восстание, вспыхни оно в любой момент, начиная с последней недели сентября и до конца октября, непременно увенчалось бы успехом. В России не было власти, которая могла бы противостоять вооруженному восстанию рабочего класса.

Ленин вслед за Марксом считал вооруженное восстание искусством. Во второй статье, написанной им между 25 и 27 сентября, он начертал план захвата власти. Прежде всего надо было сразу же мобилизовать вооруженных рабочих; затем занять телеграф и телефонный узел, арестовать Генеральный штаб и правительство, взять Петропавловскую крепость, в которой оставались преданные правительству войска. План был сырой, разбросанный, и Ленин, понимая это, как бы в свое оправдание завершает статью такими словами: «Это все примерно, конечно, лишь иллюстрации того, что нельзя в переживаемый момент остаться верным марксизму, остаться верным революции, не относясь к восстанию, как к искусству».

О том, в каком состоянии он пребывал, ощущая себя не у дел и страстно желая долгожданной власти, можно судить по отрывку, взятому из середины статьи, где он грозит объявить Германии революционную войну, если немцы откажутся заключить мир с победившим рабочим классом России. Вот что он пишет:

«Только наша партия, наконец, победив в восстании, может спасти Питер, ибо, если наше предложение мира будет отвергнуто и мы не получим даже перемирия, тогда мы становимся „оборонцами“, тогда мы становимся во главе военных партий, мы будем самой „военной“ партией, мы поведем войну действительно революционно. Мы отнимем весь хлеб и все сапоги у капиталистов. Мы оставим им корки, мы оденем их в лапти. Мы дадим весь хлеб и всю обувь на фронт.

И мы отстоим тогда Питер.

Ресурсы действительно революционной войны, как материальные, так и духовные, в России еще необъятно велики; 99 шансов на 100 за то, что немцы дадут нам по меньшей мере перемирие. А получить перемирие теперь — это значит уже победить весь мир».

Ясно, что одержимый подобными мыслями и непоколебимой верой в неизбежность социалистической революции во всем мире, Ленин уже больше не мог быть в стороне от борьбы за власть, не мог выгадать, оставаясь вдали от столицы. У него еще не хватало пороха вернуться в Петроград, но ничто ему не мешало переехать пока в Выборг, город на границе с Финляндией. В начале октября, все в том же испытанном парике, в сопровождении верного Эйно Рахья, он сел в поезд, направлявшийся в Выборг.

Целых десять недель Ленин вел жизнь отверженного, скрываясь под чужим обликом, благодарный людям, согласившимся его приютить, обеспечить ему безопасность. Этих людей он прежде не знал и, переступая порог их дома, впервые с ними встречался. Его прятали рабочие, крестьяне, депутат финляндского сейма, шеф полиции Гельсингфорса. В Выборге Ленин остановился в квартире местного журналиста по фамилии Латукка. Как и прежде, он не выходил из дома, сам себе готовил еду и прочитывал все газеты, которые хозяин был в состоянии ему достать. Заточение становилось Ленина все более невыносимым.

Как только Шотман услышал, что Ленин в Выборге, он сел в первый попавшийся поезд на Выборг и примчался к Ленину, в квартиру, где тот прятался. Ленин был в гневе. Не успел Шотман и рта раскрыть, как тот выпалил ему в лицо:

— Это правда, что Центральный Комитет запретил мне появляться в Петрограде?

Шотман отвечал, что такое распоряжение отдано, но как мера предосторожности, в целях безопасности для жизни Ленина. Но Ленин потребовал письменного подтверждения, что распоряжение действительно имело место. Шотман взял лист бумаги и написал: «Я, нижеподписавшийся, подтверждаю, что Центральный Комитет Российской социал-демократической партии (большевистская фракция) на собрании (такого-то числа) принял решение не допускать товарища Ленина в Петроград, пока не будут получены дальнейшие указания».