Московские Сторожевые - Лариса Романовская

Мысль была знакомой дочерна, как какой-нибудь предмет, постоянно мелькавший перед Марфиными глазами в одной из прошлых жизней. Но Марфу-Маргариту из точно такой же серой слизи в свое время выдернули двенадцать ровненьких, беленьких, кругленьких таблеток, которые ей чуть ли не с ладони скормила Ирочка. А эта мирская пустельга выбрала себе какую-то совсем уж неуютную и некрасивую смерть.

— Да мне-то что до вашей души, а? О моей кто-нибудь подумал, что ли? — взвилась девчонка, поворачиваясь всем корпусом к молитвенно-благостной Марфе. — Жить не дали, так теперь еще и сдохнуть мешаете, да? Суки вы блаженные!

Теперь можно было разглядеть тонкие, ровнюсенько выщипанные брови, мягкие следы помады на искусанных губах, дыбом встающую челку — густую и расчесанную, как у сумочной собачки. Даже донесся запах сильных, карамельно-барбарисовых духов… Такая ухоженность лишь подтвердила уровень опасности, подняла девчонкины шансы на смерть по шкале Сычевой и Зиммера с десятки на все полноценные одиннадцать.

Марфа хорошо помнила, как сама прихорашивалась и наряжалась перед той давней смертью, завивала волосы на газетные бумажки и прыскалась Ирочкиными трофейными духами в граненом пузырьке — собиралась на свидание к смерти и очень хотела ей понравиться. Девчонка, по-видимому, тоже была из таковских. Только вот, в отличие от Марфы-Маргариты, снявшей с себя перед смертью не только обручальное колечко, но и дешевые сережки со стеклярусом, эта красотуля решила унести с собой на тот свет все содержимое шкатулки. В ушах у девчонки недобро горели рубины в дурацком мельхиоре, под перчатками просматривались толстостенные кольца неведомо с чем, а под курткой-обдергайкой (судя по тому, какая у Марфы началась сухость во рту) явно висела еще какая-то драгоценная пакость. Хорошо хоть, что куртка застегнута на молнию — эффект от украшений все равно идет, но так хоть спокойнее работать.

— А ты сама о себе подумала? За что ж ты так себя не любишь-то, детонька? Это как же ты себя обижаешь? Тебе Господь испытания дал, это ведь как лекарство, горькое, но полезное, а ты его выплевываешь… Стыдно! — заквохтала Марфа.

Убегаева, значит… Софья Юрьевна… Год рождения — тысяча девятьсот восемьдесят седьмой. Хм, а выглядит-то постарше. Следить за собой надо, кретинка малолетняя. Вот и не будут тебя бросать в день свадьбы.

Кретиническая Софья Юрьевна блажила о том, что, знай она того, кто ей присобачил все эти испытания, своими бы зубами загрызла насмерть, а потом бы еще пристрелила для верности. Потому что, чья бы там воля ни была, а так пакостить другим людям никто не имеет права.

Марфа снова слащавила в ответ, строго следя за тем, чтобы не назвать объект по считанному имени и не покрыть сочувственным матом раздолбая Славика и весь мужской род в придачу. Надо было как-то заканчивать эту всю бодягу, потому как ноги у Марфы не казенные, в спину мерзко дует сквозняк, а домашние хлопоты за нее эта дурында точно не сделает.

— А что он сделал-то?

— Кто? — осеклась девчонка.

— А тот, кто тебя так обидел… — Марфа запнулась, фильтруя девчоночью информацию. Было там что-то очень нехорошее, связанное почему-то не с пресловутым Славиком, а совсем с другим мужчиной — крупным, обстоятельным, медлительным и вполне так ничего… ну если с Сонькиной точки зрения.

— Кретины… все они кретины, понимаете… — буркнула Соня. — Только вы мне не говорите, что это тоже грех, а то… — И снова брыкнула воздух, возвращая первую ногу с неземной высоты на замусоленный балкон.

Снизу раздался протяжный сигнал автомобильного клаксона, перекрыл еще какие-то девчонкины слова, вроде бы о сволочах или даже мудозвонах.

С этим утверждением Марфа была согласна до такой степени, что больше не стала скулить и крестить зимний воздух. Сейчас, когда по Сычевой-Зиммеру на девчонке получалась семерка, если вообще не шестерка, можно было не трещать о расплате за тяжкие грехи, а со вкусом метелить противоположную половину мирского и колдовского рода.

Жаль только, что отпустить придурочную Соньку восвояси не позволяли правила. Девчонку сейчас полагалось согреть, высморкать из нее все эти дурацкие мысли, прокачать зерничным чаем и уж только тогда выпроводить откуда пришла. А чай, кстати сказать, у Марфы не казенный, а первосортный, южного помола… Эх, зря она после сегодняшней клиентки чайник споласкивала. Заварила бы по второму разу, ничего бы с этой пустельгой не стало, не принцесса.

— Грешно так говорить, детонька, только ты права… — Марфа зашепелявила чего-то чуть ли не про искушенного змеиным яблоком Адама и мяконько подманила девицу поближе к себе. Пусть топает в Марфину квартиру без разговоров и смотрит в глаза, дает ознакомиться с причинами попытки суицида.

В муторной истории и впрямь мелькала неудавшаяся свадьба, жених, которого гражданка Убегаева ни капельки не любила, тот самый дородный хмырь, который не собирался брать ее в супруги, белоснежное платье стоимостью в Марфину сторожевую зарплату за полтора или даже два года и бурая жирная крыса, забившаяся за каким-то лядом под этот невестин подол.

Сонька послушно лупала глазами и шла вверх по лестнице, к самой Марфиной квартире. Марфа топала позади, прислушиваясь к букету эмоций и усмехаясь иронии судьбы. Потому как девчонкино имя в переводе с древнегреческого означало то ли «мудрость», то ли «жизнь», а казалось, что перед Марфой легонько ступает строгая и беспощадная смерть.

4

Бутылку непонятного хрючева девка прихватила с собой. Вцепилась в нее куда сильнее, чем в балконные перила, и намертво отказалась оставлять в коридоре вместе с курточкой. Ну, по-хорошему, ей сейчас и впрямь полагалась рюмка — за начало новой жизни. Да и Марфе тоже — за ударно выполненный план по крупным благодеяниям. В принципе, если бы не Анютка, которую полагалось с утра пораньше конвоировать в школу, то она бы все-таки пригубила рюмку-другую коньяковского — благо что мама Ира в любой момент могла принести взамен распечатанной бутылки новую.

Дурацкими докторскими благодарностями у Ирочки были забиты все кухонные шкафчики, кроме того одного, где сияла обыденная столовая посуда. Раньше, когда паршивец Ростик еще жил дома, можно было не беспокоиться за судьбу текилы, которая сразу попадала в его заботливые лапы, а теперь мама Ира всерьез опасалась, что буфетные полки не выдержат и прогнутся под тяжким алкогольным гнетом. Марфа в тот раз выбрала себе две красивые пузатые бутылки — не столько пить, сколько декорировать сервант… Ирочка все пыталась навязать ей заодно какое-то неимоверно коллекционное марочное красное, но безуспешно. Вино пускай блохастые крылатки лакают, в них, говорят, как в бочку, сколько ни вливай — все мало. Алкаши мохнатые! Пару жизней назад Марфа относилась к тварюшкам полояльнее, но потом мама Ира (она ведь доктор, она в этом понимает!) в подробностях рассказала, сколько всякой инфекции разносят эти бестолковые создания.

— Куртку куда вешать? — толкнула ее в бок Соня.

Марфа молча распахнула дверцы встроенного гардероба, заглянула в детскую, прекрасно понимая, что Анечка давно легла спать, а потом предложила гостье безразмерные пляжные шлепки — те самые, которые она на всякий случай споласкивала после каждого клиента.