Восхождение царицы - Маргарет Джордж

словами, – уточнил Брут, – Цезарь прибыл, чтобы навязать жителям Александрии то, чего они вовсе не желали?

– Не нужно представлять их свободолюбивыми героями, – сказала я. – Напомню: эти люди коварно убили своего благодетеля Помпея, искавшего у них убежища. Предатели, попирающие все нравственные законы.

– Помпея убил не народ, а кучка придворных интриганов, – не унимался Брут.

– При полной поддержке народа, – настаивала я.

К сожалению, Брут судил о вещах абстрактно. Чтобы понять ситуацию, нужно было вырасти в Александрии.

– И в эту кучку интриганов входили члены царской семьи, один из которых расстался с жизнью, а другая пройдет пленницей во время триумфа, – заявила Сервилия, качая головой так, что ее огромные жемчужные серьги двигались в такт движению.

Взгляд Цезаря остановился на них, и голос его смягчился.

– Я вижу, ты по-прежнему радуешь себя сокровищами Британии, – сказал он.

Брут опустил взгляд на блюдо с тутовыми ягодами и умолк.

– Это правда, что ты вторгся в Британию из-за любви Сервилии к жемчугам? – спросила Октавия.

Ее вопрос был поставлен прямо и, кажется, звучал без особого ехидства, но все равно вызвал досаду.

– Кто распускает столь нелепые сплетни? – воскликнул Цезарь. – Когда люди прекратят распространять обо мне оскорбительные толки?

– Я… я тут ни при чем, люди говорят, – зачастила Октавия, и голос ее дрогнул.

– Так нечего повторять за ними всякий вздор! – отрезал Цезарь, едва сдерживая гнев. – Я никогда не начал бы военную кампанию в угоду чьему-то тщеславию, включая мое собственное. Боги мои! За кого ты меня принимаешь? Если я вторгся в Британию, то лишь по велению Рима, в интересах Рима, во славу Рима!

Брут открыл рот, собираясь сказать что-то, но передумал и поджал губы.

Ворвался жаркий порыв ветра, за ним последовали дальние раскаты грома. Бумаги Гиртия зашуршали. Он пытался продолжить чтение, но близкий раскат грома заглушил его голос.

– Друзья мои, – сказал Цезарь, – может быть, нам лучше прекратить чтение, чтобы вы успели вернуться домой, пока не разразилась гроза? Летние грозы бывают буйными.

Все поспешно встали и рассыпались в благодарностях хозяину дома. Один за другим они стали прощаться и со мной: Октавия и Октавиан – по-доброму, Брут и Сервилия – сухо. Октавиан сказал, что он будет рад показать мне достопримечательности или ответить на любые интересующие меня вопросы. Я поблагодарила его и заверила, что непременно к нему обращусь. Кашляя, он направился к выходу в сопровождении Агриппы.

Остались Птолемей, Гиртий и я.

– Дорогой Гиртий, благодарю тебя за чтение, – сказал Цезарь. – Мои слуги доставят тебя и Птолемея домой в носилках, а я позабочусь о благополучном возвращении царицы.

– Но… – попытался возразить Птолемей.

– Отправляйся с ним, – сказала я. – Буря может разразиться в любой момент.

Мои слова подчеркнул мощный громовой раскат.

Мы остались в комнате вдвоем; Кальпурния, должно быть, поднялась наверх. Порыв ветра, принесший сорванные с ветвей листья, с такой силой хлопнул дверями, что створка отколола от стены часть сине-зеленой фрески с изображением морского побережья. Полоски молний расчертили небо и озарили сад, окружив статуи голубоватым свечением.

Я поежилась, чувствуя, что в мантию этих жарких порывов ветра, словно в кокон, заключен холод. Никогда прежде я не видела настоящих молний, хотя на монетах Птолемеев изображался орел с молниями в когтях – символ мощи.

Цезарь стоял рядом, глядя на меня.

– Спасибо за ужин, – сказала я. – Он был…

– Неприятным, – закончил он за меня. – Но необходимым. Теперь все увидели друг друга, познакомились, любопытство удовлетворено.

– Зачем ты пригласил Брута? Он не из твоей семьи.

– Да, не из моей, несмотря на идиотские слухи о том, будто он мой сын! – Цезарь поморщился. – Хотя, признаюсь… будь у меня взрослый сын, я хотел бы видеть его похожим на Брута.

– Почему?

Брут показался мне слишком суровым и прямолинейным, ему явно не хватало живости и человечности.

– Он чист душой, что по нынешним временам редкость. Ты можешь быть уверена в том, что внутри Брут таков же, как и снаружи.

– Допускаю. Однако то, что я вижу снаружи, вовсе не радует и отбивает всякое желание знакомиться с тем, что внутри.

– О, если захочет, он умеет быть очаровательным, – сказал Цезарь.

– Очевидно, сегодня вечером желания у него не было. А что ты имел в виду, говоря о слухах, будто он твой сын?

– Некогда, очень давно, мы с Сервилией любили друг друга.

– Так вот почему Брут испытывает к тебе неприязнь!

– Нет, дело не в этом. Он слишком высок духом, чтобы позволить столь низменной причине повлиять на его поведение. По моему разумению, он не может простить мне того, что я помиловал его за присоединение к силам Помпея. А он присоединился к Помпею, движимый верностью идеалам республики, хотя самого Помпея ненавидел, поскольку тот убил его отца.

– Да, этот человек весьма непрост, – промолвила я. – Не хотелось бы мне иметь такого сына. Молись богам, чтобы Цезарион ни в чем не походил на Брута.

– Дорогая Клеопатра, я молю богов о том, чтобы наш сын не походил ни на кого. Зачем ему быть чьей-то копией?

– Однако ты сказал, что он – истинный ты, – напомнила я. – Что ты имел в виду?

– Точно не знаю, – медленно произнес Цезарь. – Взглянув на него в первый раз, я словно потерялся и не вполне отдавал себе отчет в том, что вижу. Боюсь, что иметь ребенка – значит стать заложником судьбы.

– Мы все таковы.

– Легче отвечать за себя, чем за другого.

Глава 25

Я хотела ответить, но страшный раскат грома сделал разговор невозможным. Дом содрогался, деревья снаружи гнулись, их толстые ветви хлестали вверх и вниз, а струи воды молотили по земле, словно град метательных копий. Я выросла в убеждении, что наш египетский климат мягок и приятен, но по-настоящему оценила это, только ощутив ярость римской грозы.

Цезарь положил руку мне на плечо, и я молча прислонилась к нему. До этого момента я и не осознавала, какого напряжения сил стоил мне ужин и как я устала. Теперь гости ушли, но Кальпурния находилась наверху и наверняка напрягала слух, силясь понять, что мы делаем. Что ж, на ее месте я поступила бы так же.

Наконец гроза поутихла, а дождь продолжал лить. Некоторые участки сада оказались затопленными, и из открытых дверей теперь проникал густой запах сырой земли. Раскаты грома удалялись, молнии еще разрывали облака, но все дальше и дальше. Почти полная луна вырвалась из плена чернильных грозовых туч и залила мокрую листву, скамейки и раскисшие лужайки своим таинственным светом.

– Возьми плащ, – сказал Цезарь, – и накинь на голову. Я хочу тебе кое-что