Последние сто дней рейха - Джон Толанд

Впервые в своей жизни я вынужден категорически отказаться подчиниться приказу фюрера, Моя жена и дети поддержали меня в этом решении. Помимо того, что чувство гуманности и преданности не позволяют нам бросить фюрера в час, когда он нуждается в нас, я до конца своих дней оставался бы бесчестным предателем и негодяем и перестал бы сам себя уважать, не говоря уже об уважении своих сограждан, том уважении, которое может понадобиться для формирования будущего немецкой нации и государства.

Во всем кошмаре предательства, которое окружает фюрера в эти критические дни войны, должен найтись хотя бы один человек, который останется с ним до конца, даже если это противоречит официальному и фактически совершенно оправданному приказу, который записан в его политическом завещании.

Я считаю, что своим решением я наилучшим образом послужу будущему немецкого народа. В наступающих трудных временах примеры будут играть большее значение, чем сами люди. Всегда можно найти людей, которые поведут нацию вперед, к свободе; но возрождение нашей национальной жизни будет невозможно, если не строить ее на основе четких и очевидных примеров.

Вместе с женой и от имени наших детей, которые слишком молоды, чтобы говорить за себя, но которые согласились бы с этим решением, будь они достаточно взрослыми, я выражаю непоколебимую решимость не покидать столицы рейха, даже в том случае, если она падет, но остаться рядом с фюрером до конца жизни, которая для меня не будет иметь дальнейшего смысла, если я не проведу ее на службе фюрера и рядом с ним".

Британские истребители летали над горящими руинами Берлина. Запах смерти внизу напоминал командиру авиакрыла Джонни Джонсону город Фалез во время кампании в Нормандии. Ему было видно, как в город идут русские танки. Неожиданно в воздухе появились «яки». Джонсон опасался, что может нарушиться строй, и скомандовал: "Все в порядке, ребята, держитесь вместе. Не делайте лишних движений".

Когда в воздухе появилось около сотни русских самолетов, медленно летящих за американскими «спит-файрами», Джонсон увел свои самолеты вправо и приказал подняться над русскими. Кто-то передал по радио, что над ними еще русские, и Джонсон приказал лететь компактнее и не нарушать боевой порядок.

Джонсон подлетел как можно ближе к ведущему советской группы и помахал крыльями. Ответных действий не последовало. Неожиданно русские, нарушив строй, повернули обратно на восток. От их группы оторвались несколько истребителей и бросились вниз на только им видимые цели.

К утру советские войска продолжали наступление на рейхсканцелярию с трех направлений: с востока, юга и севера. Кольцо вокруг города сжималось. Передовые русские части уже вошли в Берлинский зоопарк. Из домика, где находились бегемоты, и из планетария солдаты открыли огонь по двум огромным противовоздушным вышкам, служившим командными пунктами нескольких дивизий, а также местом, где находились артиллерийские корректировщики. Командующий артиллерией Берлина полковник Велерман с интересом наблюдал с четвертого этажа, как русские танки снова и снова тщетно пытаются послать снаряды в его окна. Перед ним разворачивалась панорама великого города — горящего, дымящегося и практически полностью разрушенного. Шпиль церкви кайзера Фридриха светился в огнях пожарищ, как гигантский факел.

В полутора километрах от вышек, в бункере, Мартин Борман делал последние приготовления для отправки политического и личного завещания своему преемнику адмиралу Деницу. Для того чтобы гарантировать их доставку, Борман решил отправить сразу двух эмиссаров с одинаковыми поручениями: полковника СС Вильгельма Цандера, своего собственного советника, и Хайнца Лоренца. Геббельс также хотел, чтобы его письмо было доставлено внешнему миру, и дал копию Лоренцу.

Третью копию политического завещания Гитлера доверили майору Вилли Йоханмайеру. Майору было приказано доставить ее фельдмаршалу Шернеру. Бургдорф также передал Йоханмайеру сопроводительную записку, написанную от руки, в которой объяснялось, что завещание написано Гитлером "под впечатлением известия о предательстве Гиммлера" и является "окончательным решением" фюрера. Его следовало напечатать "как только поступит приказ от самого Гитлера или в случае подтверждения его смерти".

Когда Фрейтаг фон Лорингофен, Болдт и подполковник Вайс, помощник Бургдорфа, узнали, что три курьера собрались покинуть бункер с копиями завещания, то также попросили разрешения уйти. "Теперь, когда все закончено, — сказали они Кребсу, — разрешите нам сражаться вместе с войсками или попробовать пробиться к генералу Венку". Кребс вошел в их положение и пошел к Гитлеру, который не возражал против такой просьбы, но попросил позвать трех молодых людей к себе, прежде чем они уйдут.

Гитлер долго беседовал с ними в полдень. Как они собираются выйти из окруженного Берлина? Болдт рассказал о маршруте вдоль Тиргартена к мосту «Пикельдорф», где они собирались найти лодку и плыть вниз по реке Хавел.

"Рядом с мостом? — перебил Гитлер. — Я знаю, где находятся несколько бесшумных электрокатеров!"

Еще минут пятнадцать он давал подробные указания, как уйти по реке, но офицеры слушали его невнимательно. Как и многие другие планы Гитлера, этот был теоретически совершенен, но нереален на практике. Офицеры надели камуфляжные куртки, каски и вооружились автоматами. После этого они покинули бункер с его давящей атмосферой и вышли на Герман Герингштрассе.

Человек, в чью честь называлась улица, был приговорен Борманом к смерти — накануне он направил телеграмму своим агентам в Оберзальцберге: Ситуация в Берлине все более напряженная. Если Берлин падет, а вместе с ним погибнем и мы, то вы должны уничтожить предателей. Воины, выполните свой долг. От этого зависят ваша жизнь и честь.

Однако Геринг уже убедил охрану СС отвезти его с женой, дочерью и слугой в семейную крепость в Маутерндорфе, Австрия. Сидя в машине, он держал на коленях цилиндр, внутри которого лежала скрученной одна из самых любимых им картин — стоимостью в два с половиной миллиона марок.

* * *

Вторая половина дня 29 апреля была посвящена мрачным приготовлениям в бункере. Доктор Хаасе, бывший хирург Гитлера, отравил любимую овчарку фюрера Блонди, а две другие собаки были застрелены. Гитлер лично дал две капсулы своим секретаршам, фрау Юнге и фрау Кристиан. Он сказал извиняющимся тоном, что это очень плохой прощальный подарок, и похвалил их за мужество. Он посетовал, что в этой ситуации можно положиться только на женщин, а не на генералов.

Кемпке виделся с Гитлером в шесть часов, почти сразу же после сообщения о том, что Муссолини казнен партизанами. В правой руке фюрер держал карту Берлина и был одет в серый пиджак и черные брюки. Его левая рука слегка дрожала, но внешне он был собран.

— Как дела, Кемпке? — спросил он.

Шофер ответил, что собирается вернуться на запасные оборонительные позиции у Бранденбургских ворот.

— Как настроение у твоих солдат?

— Их боевой дух высок, и все ожидают помощи от Венка.

— Да… мы все его ждем, — негромко сказал Гитлер и протянул руку. Прощай, Кемпке, и береги себя.