Холодные глаза - Ислам Иманалиевич Ханипаев

почему его родители ругаются. С каждым днем он рос, и росло его понимание, и я видел это в его глазах. Видел, что, вместо того чтобы смешить нас, вместо того чтобы плакать, он начал прислушиваться к нашим словам, а мы все не переставали. И когда мы выжимали друг из друга все соки, единственное, что мне оставалось, – это смотреть, как мой сын задумчиво глядит на меня и слушает плач Асии в спальне. – Я вытер выступившие на глазах слезы. Возможно, они были просто от холода, но боль я чувствовал. – В те моменты мне хотелось просто взять и отдать его в другую семью, подальше от нас. Кому угодно, хоть вечно счастливым соседям. Я понимал, что он самое ценное в нашей жизни и он будет каждый день наблюдать одну и ту же картину. Потому что по-другому и быть не могло. Мы просто разные. Да и я… – Я развел руками, будто констатируя свою бездарность в делах семейных. – А сейчас все по-другому. Мне не очень приятно, но я понимаю, что он в правильном месте. Такой должна была быть наша семья, – завершил я свою речь.

– Я не особо умею хорошо разговаривать, – начал как-то неуверенно Мансур. – Особо длинные речи тоже толкать не буду. То, что у вас в жизни было, меня не касается, и ничего хорошего в этом нет, но Булат молодец. Асию это бесит, но он пошел в тебя характером, – усмехнулся Мансур. – Твоя копия. Твои слова и твои жесты. Он растет хорошим пацаном. Хвала Всевышнему, – завершил теперь и Мансур, хлопнув меня по плечу. – Не напрягайся по этому поводу.

Я кивнул и сказал:

– Поеду домой. Завтра много работы.

– Сам смотри, у нас ужин, – развел руками Мансур.

Он проводил меня до машины, я сел в нее.

– Эй, все происходит так, как посчитает нужным Всевышний, понял? – подбодрил меня он.

– Да, – ответил я и уехал.

По дороге домой, размышляя о нашем разговоре, я купил курицу на углях, так как дома меня ждал сосед, чей живот, судя по всему, нуждался в постоянной подпитке. Я думал о разговоре с Мансуром, пропускал наш с ним разговор через себя. Подумал о том, что он говорил. Потом подумал о том, что сказал ему я, подумал о сыне…

На самом оживленном перекрестке Махачкалы до меня дошло кое-что. «Отдать в другую семью…»

– Заур! Эй, вставай! – крикнул я, разуваясь.

– А? Что, блядь?! Что?

– Садись! – скомандовал я, швыряя на стол курицу.

– Опа, курица! Вот это другое дело.

– Стой. Слушай. – Я сел напротив него. – А что, если Гасан не сын Муртуза?

– Что? Как не сын?

– Гасан не сын Муртуза! Что, если так? Что, если у Гасана другой отец, а ребенка просто отдали Муртузу?

– У меня так, – вдруг сказал Заур и спокойно продолжил: – У родителей не было детей, а у троюродного брата нас было девять. Я был младшим, и меня отдали. Такое часто бывает там.

– Вот именно. Гасан мог быть не его сыном?

– Не знаю, наверное, мог. Но спросить не у кого. Надо будет ехать обратно и искать где-то там.

– Значит, поедем! Ты подумай, это же все объясняет! – Я вскочил из-за стола и начал копаться в бумагах, а когда нашел нужную, ткнул ею в лицо Заура. – Блядь, это же так просто, очевидно. «Ты убил моего сына». Настоящий отец Гасана мог это отправить, а мы все время думали, что это или Муртуз, или просто способ нас запугать, запутать, а тут нечего путаться. Тут все ровно так, как он и сказал. Я и ты убили его сына! И возраст. Между ними сколько? Сорок – сорок пять? Как часто ты в горах видел семью с одним ребенком? В таком возрасте там и дедушкой уже стать можно.

– Заебал, я понял уже! – Глаза Заура забегали по бумажкам. – Сука, он же сказал…

– Что сказал?

– Гасан! Блядь. – Заур прикрыл лицо ладонью. – Он же говорил! Твою мать!

– Да что говорил?

– Гасан, когда мы его арестовывали! Он же орал на весь коридор!

– «Это сделал дада!» – вспомнил я его слова на аварском.

– И все время, пока шли следствие, суд, все это время он говорил только, что это сделал его отец, а когда мы пытались провести следственный эксперимент, когда вообще показывали их друг другу, Гасан закрывал рот. Мы просили показать на отца пальцем и сказать, что это он, но никак. Потому что Гасан имел в виду настоящего отца. А перед своим сразу затыкался.

– «Яхь», – нашел я объяснение. – Убийство Хабиба – это история про честь. Гасану было стыдно перед Муртузом сдать настоящего отца. И тот, кто это сделал, то есть настоящий отец… – Я взял с рабочего стола нож и положил его перед Зауром. – Отдал его Гасану. Возможно, как доказательство того, что дело сделано. Ну или типа того. Не знаю, какие там были мотивы, но после убийства нож точно как-то оказался у Гасана, а тот спрятал его под ступеньками. Ну все… – Я опустился на стул.

– Что «все»?

– Муртуз тыкал палкой мне под ноги, практически показывая на нож. Ты же сказал, что его нашли под ступеньками.

– Да.

– Так он туда и тыкал каждый раз, когда я просил сказать хоть что-нибудь. Я стоял на этих гребаных ступеньках.

– Это все не точно, – строго заметил Заур и указал на все, что лежало на столе, растопырив пальцы обеих рук. – Понял? Я знаю, как это бывает. Когда очень хочешь закрыть дело и начинаешь притягивать за уши версию.

– Мы так и сделали с Гасаном, – мрачно добавил я. – Просто притянули.

– Вот именно! Так что это все просто одна из версий. Охуенно правдоподобная, но версия. Понял?

– Да.

– А теперь ты не против, если я покушаю?

– Откуда у тебя аппетит в такие моменты? – задал я риторический вопрос и сел за рабочий стол. Нужно было взглянуть на все через призму новой версии.

– Если ты не заметил, у меня только аппетит и остался.

Пока я пытался обновить информацию, мне вспомнились инициалы