Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов
Шрифт:
Интервал:
Как и в Пскове, своя особая смута кипела в понизовых инородческих местах. В 1608 году центром ее были уже не мордовские земли, а земли горной и луговой черемисы. После того как Гр. Гр. Пушкин усмирил Арзамас и Алатырь и «привел к царю Василью» их уезды, мятежная агитация была перенесена далее на северо-восток и велась «в черемисе» во имя уже второго самозванца. В конце 1608 года «арзамасские мурзы» оказались на левом берегу Волги в Яранске, куда они попали через Козьмодемьянск, а их агенты с «воровскими грамотами» проникли даже на Вятку. Одновременно с Яранском и соседний Санчурин был взят восставшими, и «шанчюринская черемиса» изменила царю Василию. Таким образом, мятежники овладели прямой дорогой от Нижнего Новгорода на Вятку. Пытались они овладеть и самыми берегами Волги: неудачно приступали в декабре 1608 года к Нижнему, а 1 января 1609 года к Свияжску, взяли Козьмодемьянск, разорили Цивильск. Наконец, «учало оружье говорити» и под Царевым-Кокшайским городом, который восставшие «взяли взятьем». Так определился район инородческого движения в 1608–1609 годах. Называя действовавших здесь «воров», воеводы и земские власти выражались обыкновенно так, что то были «воры с Алатаря и с Курмыша и из Ядрина и из Арзамаса и из Темникова и из Касимова – сборные многие люди, тех городов дети боярские и стрельцы, и мордва и бортники и горная чуваша и черемиса». Отписывая в города об избиении «многих воровских людей свияжских и чебоксарских и кокшайских и алатарских татар и мордвы и черемисы», местные власти иногда замечали, что в воровских отрядах было мало собственно русских людей: «А у черемисы де было русских людей только два казака терских, да шанчурских и козмодемьянских стрельцов человек с шестьдесят». В подобных перечнях, часто повторяемых в местных грамотах тех лет, мелькают перед нами обычные деятели Смуты: казак, стрелец, окраинный сын боярский, и рядом с этой служилой мелкотой исконный житель Понизовья – инородец, который «шертовал ворам» своей языческой присягой и вышел «с лучным боем» из родных лесов на большие дороги и бойкие побережья судоходных рек. Если «русские воры» принесли сюда то же желание общественной перемены, какое руководило ими во всех других местах Московского государства, то инородцу, конечно, были чужды и династические притязания Вора и стремления великорусской крестьянской и кабальной массы. У него были свои нужды, свои беды и свои желания: ему докучали последствия московского завоевания и русской колонизации, то есть утрата земельного простора, тяжесть податного бремени и местами водворение зависимых отношений по земле к служилым татарам и русским землевладельцам. Мы не раз указывали на эти причины инородческой смуты, ближайшее исследование которой составляет одну из будущих задач нашей науки[135].
Как псковская Смута была, в сущности, предоставлена собственному течению, потому что у Москвы не хватало средств к действительному воздействию на далекие окраины, так и движения в Понизовье долго оставались без деятельной репрессии. Отдельные погромы от гарнизонов Нижнего Новгорода и Казани не смиряли восставших. Рассеянные по всей «черемисе», их отряды соединялись вновь и повторяли свои покушения на верные царю Василию и московскому порядку города. Для городов такие враги не могли быть особенно опасны, но они должны были мешать операциям того отряда, с которым Ф. И. Шереметев шел от Астрахани по Волге в Замосковье. Боясь оставить за собой врага, Шереметев медлил на Волге, как М. В. Скопин-Шуйский, боясь Пскова и новгородских пригородов, медлил в Новгороде и не решался двинуться на Москву.
Более решительно и благоприятно для царя Василия шла борьба Москвы и Тушина в замосковных и вообще северных московских городах. Вспомним отличительные черты этих городов, указанные нами в общем обзоре Замосковья. На волжских верховьях и на средней Оке население городов имело очень пестрый состав, и города изменяли свой характер, превращаясь из центров народнохозяйственной деятельности в пункты по преимуществу военно-административные. В таких городах не бывало внутреннего согласия и солидарности между разнородными элементами населения собственно городского и между посадом и уездом. Самый посад в таких городах бывал слаб и мал; промыслы и торговля обыкновенно сосредоточивались в руках не посадского, а служилого гарнизонного люда. Иначе было между рр. Клязьмой и Сухоной по обоим берегам средней Волги. Здесь тяглые городские миры были многочисленнее, богаче и деятельнее; связь между городом и уездом была крепче, потому что основывалась не на внешнем подчинении уездного населения городской администрации, а на всем строе житейских отношений, делавших из городского посада с его рынком или речной пристанью центр хозяйственной жизни уезда. Чувство солидарности между городом и уездом и между составными элементами самого городского посада было живо и крепко благодаря однородности городского и уездного населения, представлявшего собой по большей части организованные податные общины, зависевшие или непосредственно от великого государя, или от крупного земельного собственника – монастыря и боярина. Общественного антагонизма, подобного борьбе больших людей с мелкими в Пскове, здесь почти незаметно: он проявляется лишь изредка в крупнейших центрах, Ярославле и Вологде, как случайное осложнение, не влияющее на общий ход дел в крае. Имущественное различие в городах здесь не достигало угрожающей остроты, так же как не обострялись и аграрные отношения в уездах. В начале 1609 года ополчение тяглых людей из поморских и замосковных волостей торжественно писало жителям Романова, которые «смущались» этого ополчения: «Вы смущаетесь для того, будто
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!